– Пожалуйста, держись. Мы справимся, все переживем. Только держись, – Алексеева укачивала его, словно младенца, чуть слышно бормотала что-то утешающее и беспредельно нежное. Лишь бы не молчать.

Женя вскрикнул и резко сел. Его безумный взгляд с трудом сфокусировался на женщине. Парень открыл рот, желая что-то сказать, но из горла вырвался почти звериный вопль.

Марина потянулась к нему, желая успокоить.

– Женя, ты слышишь меня? Пожалуйста, говори со мной, говори! – умоляла она, едва не плача.

Пленник взвыл и со всей силы толкнул ее на пол. Алексеева рухнула навзничь, ударилась затылком и на несколько мгновений ослепла от боли. Когда в голове немного прояснилось, она увидела юношу, нависшего над ней. В его лице практически не осталось ничего человеческого. Изо рта капала алая слюна, лицо вытянулось, искаженное мукой, в груди клокотало рычание.

– Не надо! – крикнула она, но он не слышал.

Женя прижал ее своим телом, не давая пошевелиться, и сомкнул на ее шее холодные пальцы. Марина всхлипнула, пытаясь освободиться, но он вдруг оказался невероятно сильным. Воздуха не хватало, в груди жгло, как огнем. Вдруг парень разжал пальцы и тотчас же ударил женщину в лицо, не давая ей опомниться. Алексеева взвизгнула и отпихнула его, на четвереньках выползла из камеры, последним усилием захлопнула дверь и дернула задвижку. К ней по коридору уже спешили дежурные.

Марина лежала на полу, не двигаясь, пытаясь отдышаться после пережитого ужаса. Голова кружилась, из носа на подбородок струйкой стекала кровь, оставляя на губах металлический привкус.

Часовые помогли ей подняться, один придерживал ее за плечи, второй держал на прицеле дверь камеры.

– Откройте решетку, – сдавленным шепотом попросила Алексеева. – Без приказа не стрелять.

Солдат открыл смотровое окошко в двери, женщина подошла, заглянула внутрь. Из темноты на нее смотрел совершенно безумный красный глаз на перекошенном лице. Существо, сидевшее в камере, уже не было человеком.

– Закрывай, – безнадежно проговорила Марина. – Помогите мне дойти до кабинета начальника.

Рябушев вышел ей навстречу, помог Алексеевой войти и усадил в кресло. Женщина закрыла глаза, справляясь с тошнотой.

– Доигралась? – спросил полковник. Его голос прозвучал будто издалека, как сквозь вату.

– Андрей… – простонала Марина. Надо было говорить, оправдываться, делать хоть что-нибудь, но от слабости мир вокруг расплывался, казался нечетким. Нужные слова не шли.

Из-за двери появился как всегда нетерпеливый и очень недовольный Доктор Менгеле, закружился вокруг нее с тонометром и пузырьком перекиси, обтирал влажной тканью залитый кровью подбородок. Марина запрокинула голову и замерла, просидев так несколько минут. Геннадий и Рябушев о чем-то переговаривались, не повышая голоса, но по их интонациям было ясно, что речь шла о проступке Жени.

Ученый поднес к ее губам таблетку и стакан воды, Алексеева залпом выпила, не задавая вопросов. Через пару минут сознание прояснилось, гудящий в висках колокол затих. Женщина нашла в себе силы присесть, даже сумела удержать в дрожащих руках теплый стакан чая.

– Андрей, я виновата… – начала Марина, но полковник прервал ее.

– Ты просто дура! – раздраженно бросил он. – Гена сказал тебе не ходить туда без охраны? Сказал или нет?! Так какого лешего ты потащилась в камеру одна?

Мужчина сорвался на крик, не в силах сдержать свой гнев.

– Я сама виновата. Не послушала, понадеялась на свои силы. Не трогай Женю. Пожалуйста, он здесь ни при чем, он не контролировал себя. Если ты хочешь кого-нибудь наказать, лучше меня… – зашептала женщина, избегая смотреть ему в глаза.

– Гена, ну сделай же что-нибудь! – взвыл Рябушев, расхаживая по кабинету. – У нее мозги отключаются, когда речь заходит о ненаглядном Женечке. Может, сдать тебе ее на опыты? По-моему, интересное исследование бабской глупости получится. Сил нет это слушать.

Доктор Менгеле повесил на стойку капельницы пакет с раствором и присел на корточки рядом с женщиной.

– Руку давай, – приказал он, и Марина беспрекословно закатала рукав, позволив ученому вставить в вену иглу. – Не бойся ты, плохого не сделаю. По крайней мере, не сейчас.

– Что это? – безразлично спросила Алексеева, глядя, как светлые капельки препарата побежали по резиновой трубочке.

– Глюкозка для мозга, – с усмешкой срифмовал Геннадий, пластырем фиксируя иголку. – Тебе полезно, может, начнешь головой думать. Я тебе сказал, что реакция подопытного будет непредсказуемой? А ты что сделала?

– Извините меня. Я виновата.

– Да что ты заладила – виновата и виновата! – взвился полковник, падая в кресло. – За свою глупость ты по физиономии уже получила. Красивая такая, нос картошкой, вся в кровище. А гаденыша твоего надо пристрелить!

– Нет! Он тут ни при чем, он себя не контролировал! Гена, пожалуйста, скажите, что это правда! Это действие препарата! – в голосе женщины послышались слезы.

– Пусть так. А что мы будем делать с покушением на меня? – Андрей Сергеевич машинально потер ушибленный затылок и поморщился.

– Умоляю о милосердии!

– Пулю в лоб – и дело с концом! Надоел, сил нет! – рявкнул полковник. – Тем более, что я уже отдал приказ запереть его в карцере. Автомат сквозь решетку, одна очередь – и никуда этот щенок не денется.

Марина вскрикнула и вскочила с кресла, но не смогла удержаться на ногах из-за головокружения и рухнула на пол, потеряв сознание.

* * *

Женя очнулся и закашлялся, будто вынырнул с большой глубины. В голове пульсировала тугая назойливая боль, во рту ощущался вкус крови. Зрение фокусировалось с трудом, в сознании вспыхивали и гасли обрывки видений.

Покорный, будто неживой, Сергей. Красные стены жилого этажа. Узники, катящие тачки с землей. Перекошенное, красное лицо полковника с пульсирующей на виске жилкой и цепь от наручников, сдавившая ему горло. Разноцветный и радостный мир, где не было боли и страданий, чувство эйфории, от которой хотелось петь. Испуганные глаза Марины. «Не надо!» И темнота.

Что из этого правда, а что – кошмарный сон? Не разобраться. Хотелось проснуться и забыть.

Пленник огляделся вокруг. Каменный мешок, два шага в ширину и три в длину. Лечь невозможно, получается только сидеть и стоять. Сквозь приоткрытое смотровое окошко, забранное решеткой, пробивается свет из коридора.

«Что произошло? Ничего не помню… Сколько времени прошло? Где Марина?» – мысли путались, бессвязные, тревожные.

Мышцы ломило, будто он много времени пролежал без движения. Справа под ребрами боль была такой сильной, что парню казалось, ему в бок вонзили нож и медленно проворачивали в ране. Очень хотелось пить, губы растрескались и ощущались огромными и бесформенными.

«Нужно встать, позвать часового… Почему я здесь? И отчего так плохо?» Тело не слушалось, попытавшись опереться о стену, Женя едва не взвыл – ногти превратились в жалкие обрубки, на них коркой запеклась кровь.