Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я попробовал ему предлагать, поил его водкой — ничего не вышло!.. Я ему даже пробовал обещать вдвое платить против того, что он получает у Николаева!
— И он, конечно, не согласился? — спросила Маня.
— Ну, да!
— Так вольно ж вам было поить его водкой и в то же время предлагать деньги!.. Раз она есть перед ним, он больше ни о чем не думает! Надо его брать, когда у него не на что будет купить водки…
— Если бы ты взялась для меня устроиться с ним? — предложил Андрей Львович.
— Да что вам от него надо?
— Мне надо знать через него, с кем сообщается и что делает Николаев.
— Зачем? — живо поинтересовалась Маня.
— Затем, что этот Николаев сейчас оскорбил меня, не приняв и выслав ко мне пьяного Ореста! Но этого еще мало! Ему стали известны вещи, которые не должен знать никто и которые могут погубить меня!
— Значит, вы считаете Николаева своим врагом? — спросила Маня.
— И довольно опасным.
— И вы будете действовать против него?
Андрей Львович подошел к ней, положил руку ей на голову и провел по волосам.
— Ты знаешь, что я замечаю? — с расстановкой произнес он. — Что каждый раз, когда между нами заходит разговор об этом Николаеве, ты становишься более оживленной, как будто он для тебя не просто посторонний, а…
— А что?
— Точно ты вспоминаешь о нем с удовольствием, чтобы не сказать больше… Или вечера, проведенные с ним, не прошли бесследно?
— Может быть, и не прошли! — загадочно ответила Маня.
— И ты…
Андрей Львович приостановился, Маня взглянула на него.
— И ты могла бы полюбить его? — спросил Сулима.
Маня улыбнулась одними губами, серьезно посмотрела на Андрея Львовича.
— Я не понимаю, — ответила она, — этих возвышенных чувств, которые бывают лишь, кажется, только в книжках, а на самом деле не существуют… Что я — девчонка из института, чтобы увлекаться красивым мальчиком без рода и племени? Я — графиня Савищева!
— Так ты никогда не вышла бы за него замуж? — спросил Сулима.
— Никогда!..
— Даже несмотря на то, что он богат?
— Я и сама теперь не бедна.
— Значит, что же тебе нужно?
— Пока я с вами — ничего! — просто ответила Маня.
— Да нет! Я не говорю сейчас, сию минуту, но вообще, чего бы ты потребовала в первую очередь от мужа? Все-таки молодости и красоты?
Маня покачала головой и ответила:
— По-моему, красота для мужчины — его мужественность и сила! А молодые — они влюбчивы, размякнут сейчас же или начнут разыгрывать страсти, теряют голову и ведут себя, как дети!.. Нет, для меня молодость — не главное!
— Тогда титул? — предположил Андрей Львович.
— Да, конечно, я бы желала переменить свое графство на фамилию, которая была бы не ниже. И это для меня — одно из существенных условий.
Андрей Львович любовно, одобрительно посмотрел на нее и произнес:
— Молодец ты, Маня! Таких девушек, как ты, очень немного встречается! С твоим умом и силой воли ты можешь многое в жизни сделать, если найдешь опору в достойном тебя человеке. Из всех женщин, которых мне приходилось встречать на своем веку, только одна могла равняться с тобой по энергии; но она не достигла своей цели и погибла, потому что вышла замуж за незначительного, слабого человека, который совсем не соответствовал ей. Слабовольный, лишенный ума и сообразительности, он помешал ей в жизни и привел к падению; но и тут она сумела бороться и если не вышла из этой борьбы победительницей, то, во всяком случае, обставила все же себя более или менее сносно.
— Кто же это такая? — полюбопытствовала Маня.
— Госпожа де Ламот.
— Госпожа де Ламот?
— Да, Жанна Валуа, графиня французская, вышедшая замуж за господина де Ламот. Я всегда удивлялся ее энергии, хотя мы никогда не были друзьями и даже теперь она враждует со мной и думает, что сильна настолько, что в состоянии противодействовать мне.
— Как? Она враждует с вами? — удивилась Маня. — Я, кажется, читала, или кто-то рассказывал мне, что она умерла в Лондоне, выбросившись из окна…
— Это история, которая была подстроена ею, чтобы избежать агентов французского управления полиции. Когда она, заключенная в Сальпетриер, бежала из него и очутилась в Лондоне, она имела смелость напечатать свои записки, в которых не пощадила Марии Антуанетты, королевы французской. Записки разошлись в огромном количестве экземпляров и читались во Франции, что называется, нарасхват. Французское правительство не могло открыто схватить госпожу де Ламот в Англии, но оценило, так сказать, ее голову и подослало убийц. Ее преследовали так неотступно, что ей пришлось пуститься на хитрость и раз и навсегда освободиться от преследований. Ею была разыграна комедия падения из окна и мнимой смерти. Ее преследователи успокоились, а сама она переселилась в Крым с одной восточной княгиней, кажется, грузинкой, воспитывавшейся в Петербурге в институте.
— Так она теперь живет в России? — спросила Маня.
Андрей Львович ответил, помедлив:
— Да, в Крыму, вместе со своей княгиней и даже руководит оттуда, или, вернее, воображает, что руководит, целой организацией. Ее муж сейчас в Париже, он вернулся туда во время революции, но он не знает, что его жена жива…
— И она еще решается вступать в борьбу с вами?!
— Она не подозревает, что мне известно, кто она, и что я поэтому держу ее в руках, — ответил Андрей Львович. — Пусть она пока потешится, если это ей так нравится. Когда будет нужно, я назову ее и открою клеймо, выжженное ей палачом на теле.
— Ах! Ужасно с нею обошлись! — проговорила Маня.
— Она сама виновата, потому что слишком понадеялась на себя одну и решила соединить свою судьбу с таким человеком, как Ламот.
— Да, в этом, несомненно, была ее ошибка! — воскликнула Маня. — К сожалению, женщины еще поставлены так, что нуждаются в поддержке более сильного мужчины!
— Не говори так, Маня! — возразил ей Андрей Львович. — И мужчина тоже нуждается в поддержке женщины. Ты не можешь даже вообразить себе, как бывает подчас одному трудно…
— Но выбор жены зависит от мужчины. Ему дана возможность выбирать и он свободен, а женщина, к сожалению, должна только соглашаться или нет с этим выбором…
— Опять не так, Маня. Иногда мужчина сделает выбор, но даже не решается сказать об этом избранной им девушке…
— Какой же он тогда будет сильный мужчина, если станет робеть перед девушкой? — воскликнула Маня.
— Это не робость, — ответил Сулима, — но уверенность, что такой шаг будет попран и поэтому не стоит делать этого. Что бы ты ответила, если бы я, например, был не Андреем Львовичем Сулимой, а на самом деле носил титул выше графского и предложил бы тебе руку и сердце, как это принято выражаться?