Я больше не принадлежу себе. Мною управляет Тьма. Избавь меня от моего недуга, Истма. Верни мне Тиир.

– В тебе просыпаются не лучшие чувства, не лучшие мысли… Гони их прочь. Они вне Тьмы.

– Во мне живет нечто чуждое мне. Оно вырывается наружу и творит зло. То, что живет внутри меня, уничтожает Тиир. Ее тело изранено. Ее глаза погасли. Она становится тенью рядом со мной.

– Ты глуп, Леон. Не твоей тенью она становится, а его. Не ты ее ранишь, а он.

Махталеон недоумевающе посмотрел на нее.

– О ком ты говоришь, Истма? Никто не смеет прикоснуться к ней, пока она носит мою печать на своем теле.

– А чью печать она носит на своем сердце, ты не думал?

Махталеон посмотрел колдунье прямо в глаза, и она с трудом выдержала этот выжидающий, тяжелый взгляд.

– Пратт, – тихо произнес он.

– Ты еще более глуп, Леон, чем я предполагала!

– Кто тогда?

– Ты знаешь, какую плату я беру за то знание, что даю.

– Я заплачу сполна, я сказал тебе! Назови имя!

Она смотрела на него сквозь легкую поволоку и едва заметно улыбалась.

– Тот, кого ты называл братом, и кто отрекся от тебя.

– Лишь Пратта я назвал братом.

– Пратт не предаст тебя.

– Назови имя, Истма! – он нетерпеливо поднялся.

– Ты сам назовешь его. Великий воин. Великий Король. Рожденный в сиянии звезд и лунном свете…

– Оннед! Оннед-Гаиллар…

– Да, мой мальчик.

– Но как?..

–Задолго до встречи с тобой Индиль… – да-да, мне известно ее светлое имя, – поспешила опередить вопрос демона колдунья, – так вот Индиль имела неосторожность дать обет, о котором сама не ведала. Она полюбила Короля лишь по изображению в медальоне, но любовь ее оплела своими корнями его жизнь. Ваша любовь оградила ее от обетов, невольно данных ею. Но теперь… Чем глубже пропасть между вами, тем глубже раны на ее теле. Ваша любовь была защитой. Эти шрамы на ее коже оставил не ты. Раны, полученные эльфом в сражениях или по простой неосторожности, теперь и ее. Они появляются на ее коже в тот самый миг, когда меч ранит его или стрела пронзает его плоть. На его теле раны исчезают быстро. Она же должна страдать вместо него. Следы чужой любви. Жестокая плата за эльфийскую любовь.

– Я убью его, – сквозь стиснутые зубы произнес демон, сжимая рукоятку меча.

– И погубишь Тиир. Она погибнет вслед за ним, как только он будет убит.

– Ты знаешь средство. Скажи мне.

– Я знаю средство. Но оно стоит времени…

– Испепели тебя солнечный свет! Говори же! Я хорошо заплачу тебе за твою работу, если она того будет стоить.

Колдунья достала из широкого рукава кинжал и протянула демону.

– Вложи кинжал в ее руку, и рука ее пусть пронзит его сердце. Лишь приняв смерть от той, что полюбила его, он отпустит ее. Своей рукой она должна прервать эту связь. Она должна сама разрубить этот узел, вонзив кинжал в его сердце.

Махталеон принял кинжал из рук старухи и снова опустился в кресло. Острие кинжала было тонким и острым, словно игла. Рукоять, с проработкой мельчайших деталей, инкрустированная драгоценными камнями, несомненно предназначалась для того, чтобы ее сжимала маленькая женская рука.

– Тонкая работа, – проговорил демон, скользя по кинжалу взглядом.

– Работа древних темных мастеров. Его удар несет с собой избавление.

– Сколько ты возьмешь с меня, Истма? – спросил он, продолжая изучать взглядом кинжал.

– Немного… пять-шесть сотен лет.

– Пять-шесть сотен лет? – Махталеон перестал любоваться кинжалом и направил на старуху свой взгляд, подобно тому, как громовержец направляет свои стрелы-молнии в неугодных ему. Колдунья невозмутимо поправила кружева на своем платье.

– Тебе жаль несколько сотен лет из твоего бессмертия?

– Никто не бессмертен, Истма. У каждого свой век, и тот, кому отпущено меньше времени, считает бессмертным того, кто живет в сотни и тысячи раз дольше его.

– Вздор!

– Для нас жизнь бабочки-однодневки – одно мгновение, а вместе с тем, для нее это целая жизнь. Возможно и наше мнимое бессмертие – просто такой же затянувшийся день. Не закончатся ли мои дни быстрее, чем я того ожидаю?

– Ты утомляешь меня своей философией, малыш. Я обучала тебя всем тайнам мироздания, доступным мне. Ты знаешь, как перевоплотиться, сохранив в новой жизни память о прежней. Ты знаешь, как жить вне тела, не умирая. Ты… ты знаешь многое, Леон, чтобы не бояться смерти.

– Я не боюсь смерти. Разлука с Тиир страшит меня намного больше.

– Я даю тебе жизнь, наполненную нежностью и страстью. Жизнь рядом с ней – с твоей ненаглядной Индиль. Ты получишь ее прощение и ее любовь. Ты даруешь ей избавление от пустых обетов. Ты получишь многое. Твой разум станет ясен, как прежде. Твой недуг оставит тебя. Ты станешь великим правителем. Ты станешь великим завоевателем. Все поселения, все земли, на которые ты бросишь взгляд, покорятся тебе. Все живые существа, услышав однажды твое имя, станут прославлять тебя. Твои годы не ограничены течением времени. Ты сразу окажешься там, где начнут разворачиваться самые важные, самые значимые моменты твоей жизни. Ты даже не заметишь… Соглашайся, Леон, или я не стану помогать тебе.

– Пять-шесть сотен лет, говоришь? Ты и впрямь потеряла рассудок. Ты с ума сошла в этой пещере!

– Тогда помощи не жди, Леон! Верни мне кинжал!

Она подняла руку в ожидающем жесте, и вдруг что-то блеснуло на ее пальце, всего на один миг, а затем ее рука скрылась в длинных рукавах платья, но и этого мига хватило, чтобы лишить демона дара речи. Он качнул головой, отгоняя рой возникших в его сознании непрошенных мыслей. Махталеон схватил колдунью за руку и обнажил ее костлявую кисть.

– Мой перстень! – только и смог выдохнуть Махталеон. – Откуда он у тебя?

Она вырвала руку из его крепких пальцев.

– Ты подарил.

Махталеон все еще отказывался верить в происходившее, но вывод напрашивался сам собой.

– Я уже был здесь… Что ты сделала со мной, мерзкая старуха?

– Ты хотел покоя, я дала тебе покой. Ты хотел все забыть – ты все забыл. Ты желаешь покончить с эльфом – я даю тебе средство. Чем же ты недоволен теперь?

– Ты обманула меня!

– Нисколько. Ты получил то, чего