— Доверять-то доверяю, но тут такое дело. — Пётр Андреевич на цыпочках прошёл через комнату и, резко распахнув дверь, выглянул в коридор, проверяя, не подслушивают ли их, после чего с заметным облегчением закрыл её.

— Могильщик приехал.

— Кто?! — не поверил Ушаков.

— Могильщик. Собственной персоной. И уже желает тебя лицезреть, о чём и прислал письмо с известной тебе печаткой.

— Час от часу не легче.

Андрей Иванович так растерялся, что даже на какое-то время позабыл о дочери. Он знал Могильщика, и до сих пор это знание не приносило ему ничего, кроме ночных кошмаров и дневных неприятностей. Впрочем, что это были за знания? Никто не мог назвать ни настоящего имени Могильщика, ни сказать, откуда он родом, ни какую религию исповедует. Известно, что Пётр Алексеевич привёз ужасного монаха откуда-то из Европы. Монахом Могильщика прозвали в Приказе из-за его пристрастия к церковному облачению, сам Ушаков уже наблюдал его и в белом воротничке лютеранского пастора, и в сутане католического священника, а то он вдруг надевал парик, клеил бороду, облачался в рясу, после чего делался похожим на русского батюшку. В общем, он одевался католическим или протестантским священником в России и мог изображать из себя православного где-нибудь в Голландии. Отличительной особенностью внешности Могильщика было необыкновенно жирное тело, круглая абсолютно лысая голова. Совершенно чёрные цепкие глазки на толстом лице выглядели, как тёмные скошенные щёлки, рот был большим, но губы тонкими, нос невелик.

Могильщик был профессиональным убийцей, причём его услугами пользовались короли и герцоги, бароны и кардиналы. В России он исполнял задания непосредственно покойного государя, который, посылая ему очередной заказ, просил «похоронить» того или иного своего недруга. Лишнее добавлять, что Могильщик был обязан сперва обнаружить и убить жертву, а лишь потом, организовать похороны. Оттого и Могильщик.

Ушаков не встречался с Могильщиком два года, он исчез за несколько недель до кончины Петра Алексеевича, и с тех пор о нём не было слышно.

И вот теперь монах заявился и требовал его.

— Да уж, вовремя, ничего не скажешь.

— Я, конечно, мог бы и сам съездить, но... — Толстой встревоженно переминался с ноги на ногу.

Ушаков поднял на него затравленный взгляд. Ехать к Могильщику, даже в сложившихся обстоятельствах, следовало именно ему. Почему? Да потому что печать можно украсть, почерк подделать, но Андрей Иванович знал Могильщика лично, а стало быть, не позволил бы ввести себя в заблуждение какому-нибудь самозванцу.

Кто ещё мог знать Могильщика? Покойный Фёдор Юрьевич Ромодановский не только имел честь лицезреть жирдяя, но и, по слухам, сердечную дружбу с ним водил. Да только помер Ромодановский почти десять лет назад, кто ещё? Государыня, Екатерина Алексеевна... Выбора не было.

— Ладно, пойдём с детишками пообщаемся, а уж потом... съезжу. Где гонец ждёт?

Толстой запахнул шубу.

— Я допрошу, ты уж езжай, как бы чего? — В его голосе чувствовался неподдельный ужас.

— Скажем, что гонец припоздал, или я позже появился. Письмо к тебе доставили или по старой привычке в крепость?

— Сюда. — Толстой напялил поверх парика треуголку. — Знали, что я к Меншикову поехал, вот сюда и прислали.

— А сейчас он где?

— Здесь, чёрт кривой, где ему быть-то. Я велел посыльному мёду налить, блинков поставить со сметаной, мятой клюквой... но думаю, он в окно видел, как ты подъехал.

Выругавшись себе под нос, Андрей Иванович вышел из временного кабинета Толстого и велел первому попавшемуся ему на глаза лакею вести их к наследнику, предполагая, что и его гости окажутся неподалёку. За ним еле поспевал в своей роскошной шубе Пётр Андреевич. Наблюдающие за ними придворные невольно обращали внимание на высокого и статного Ушакова, рост которого лишь немногим уступал росту покойного государя.

Великий князь уже умылся и теперь позволил камер-лакеям облачать его для предстоящего театрального представления, от Андрея Ивановича не укрылось, что парень был уже порядком навеселе.

«Рано начинает. Ох, рано, — подумал Ушаков. — Его великий дед тоже был не дурак выпить, но не в одиннадцать же лет! В этом несчастье он полностью обвинял Светлейшего, потому как ясно: будь Пётр хоть каким помазанником Божьим, а толковый государь иной раз более крепостного трудится. Покойный Пётр Алексеевич день напролёт что-то делал: писал, командовал, строил, этих к порядку призвать, за теми доглядеть. А этот... ох, загубит Александр Данилович будущего русского царя, споит, а сам на правах его тестя будет страной править. Да ещё и сына своего старшего на княжне Наталье, сестре Петра, женит, чтобы наверняка, чтобы, куда ни глянь — везде Меншиковы. Чтобы вся Россия...

В комнату, легка на помин, вошла уже одетая, напудренная и нарумяненная великая княжна Наталья Алексеевна. Судя по изящному красноватому платью на малых фижмах и идеально сделанному макияжу и парику, густо припудренному розовой пудрой, девушка не участвовала в соревнованиях. Войдя, она легко поклонилась Ушакову и Толстому и, лучезарно улыбнувшись, направилась к своему непутёвому брату. Некрасивая, но статная и весьма изящная тринадцатилетняя цесаревна выгодно смотрелась на фоне своего вечно пьяного братца.

На стенах горели свечи в трёхсвечниках с зерцалами, люстру ещё не зажигали, но света всё равно было предостаточно.

— Я же попросил собрать здесь всех участников саночного соревнования, — негромко внушал кому-то Толстой за спиной Ушакова.

— Так ведь Пётр Алексеевич ещё не готов, — послышался умоляющий шёпот.

— Ничего страшного, я уже в штанах, — пьяно хорохорился великий князь. — Вот и сорочка на мне. Нет, эту не хочу, сам в ней ходи, дурилка. Не стесняйтесь, Пётр Андреевич, приглашайте, да пущай не опаздывают, скажите кто-нибудь, грозный Ушаков здесь. Всех, кто промедлит, в крепость на хлеб и воду. — Он весело подмигнул Андрею Ивановичу, позволив сестре выбрать для него сорочку из вороха лежащих на стульях и столах вещей. В комнате было невыносимо натоплено, должно быть, служители опасались, как бы после шумных игр и ванны великий князь не застудился. Купали его, судя по запаху модного в этом году шведского мыла, где-то поблизости. Может быть, даже в соседней комнате. Теперь же Толстой невольно подвергал наследника престола опасности сквозняков, приказав собрать здесь же других участников соревнования.

Андрей Иванович вымученно улыбнулся его высочеству и занял положение напротив двери, ожидая ребят.

Список всё ещё был у него в руке, но Андрей Иванович так и не удосужился просмотреть. Первым, уже одетый, помытый, с синяком под глазом и рукой на перевези, раненым героем явился девятилетний Александр Голицын, сын генерал-фельдмаршала князя Михаила Михайловича Голицына[105].