поступившие от меня и Дарьи. Впрочем, я особо и не брыкался — помолвка, так помолвка. Тем более, что она фиктивна и позже окажется разорвана. Куда больше меня заботила сама Дарья. У девушки итак судьба даже близко не «сахар», так еще и репутация станет весьма нелицеприятной. К тому же, если учесть, что два прошлых жениха Дарьи, братья Воронцовы, скончались, о ней и без того ходила дурная слава.

Но, к моему удивлению, Дарья согласилась с планом Нечаева довольно быстро, да и особо не упорствовала. Стоило отдать должное героизму этой хрупкой барышни: благополучие окружающих людей и родной страны она ценила неизмеримо больше, чем свое собственное.

Так что вскорости все было решено, и графиня Полянская во всю начала подготовку с предстоящей помолвке. А работы предстояло много: привести в порядок поместье, озаботиться музыкой и украшениями, подготовить еду и напитки и все это рассчитать на множество людей. Благо, мое финансовое благополучие значительно улучшилось, а сама Дарья обладала внушительным наследством. Так что хотя бы о деньгах вопрос не стоял.

Я помогал, чем мог, но куда больше Дарья доверяла Дее. К моему удивлению, девушки быстро нашли общий язык и то и дело ездили на выделенном Нечаеве автомобиле в столицу, чтобы купить все необходимое. Они убывали ни свет, ни заря, а возвращались только к вечеру. Злата тоже куда-то подевалась, так что мне оставалось лишь слоняться без дела, да разбавлять одинаковые дни тренировками.

Одним совершенно непримечательным утром, когда я собирался на пробежку, мне встретился Прохор. Он крутился у порога и явно кого-то ждал.

— Доброго денечка, Ваше сиятельство, — поспешно склонил голову дворский.

— И тебе не хворать, — взволнованный вид мужчины вынудил меня отложить свои планы. — Ты чего с самого утра смурной?

— Дык, — дворский почесал седую бороду, отчего та стала всклокоченной куда больше обычного. — Шахту-то мы раскопали. Ну, ту, где вы чудищ окаянных пристукнули. Нашли там ентот абсолют. Теперича нам порченый нужон, чтобы всю работу наладить.

— Ты же на днях выпросил у меня Петровича. — Припомнил я недавний разговор. — В чем проблема?

— Да ни в чем, — Прохор снова с тревогой посмотрел на дорогу. — Жду вот, когда из монастыря телега приедет.

— Какая еще телега? — я решительно ничего не понимал.

— Для порченых, — ответствовал дворский. — Там она особая, да и батюшка нужен, чтобы все освятить.

— Шахту?

— Ну, и ее тоже, да. Но наперед надо освятить место, где порченый работать будет, чтобы порча его на простой люд не распространилась.

— Какая еще порча, Прохор? — я осуждающе взглянул на дворского. — Петрович и Олежка самые обычные люди. Да, у них красные глаза, да, они чувствуют абсолют, но не надо их демонизировать.

— Дык я-то что⁈ — всплеснул руками мужчина. — Это все принято так, с давних времен заведено. Люду так спокойнее. Да и Петрович сам все понимает, я с ним переговорил уже. До зимы всю руду достанем, а пока потерпит неудобства да косые взгляды.

— До зимы? — нахмурился я. — А кто о моем драгуне заботиться будет? А о доме? Олежка один не справится.

— Ну дык купите еще порченых, — пожал плечами Прохор. — Олежка, тем паче, скоро возмужает. Бабу ему надобно непременно из его племени, тоже с дурной кровью, иначе нельзя — запрещено, да и деток не будет. А коли оба родителя порченых, так и детки пойдут: мелкие да красноглазые — новые работники!

Я немного опешил:

— Ты мне сейчас предлагаешь людей как собак разводить⁈

— А я-то что⁈ Я ничего, — замотал головой Прохор, отчего с нее едва не свалилась неизменная фуражка. — Отроду повелось так: коли есть у барина свои порченые, так пусть плодятся с его дозволения. Коли своих нет, значится, надо прикупить: у соседей или в столице. Ну а ежели у какого-то дворянина есть крепкий порченый, а у другого бабы подходящего возраста — можно и сговорится…

— Прохор, — серьезно сказал я, — рабовладельчество — это плохо.

— Мне некогда решать, что хорошо, а чего плохо. Сами разбирайтесь, — насупился дворский. — А мне лучше просто прикажите, и я сделаю.

Мне хватило ума, чтобы не начинать спор. Во-первых: спорить с Прохором не имело смысла — он всегда уйдет то прямого ответа. Во-вторых: не мне разом менять устои этого общества, пусть они мне и неприятны.

Да, я жалел несчастных людей, которые в прошлом были облучены первым абсолютом, а теперь стали по своей сути рабами. Поколение за поколением они не знали иной судьбы. И, скорее всего, не узнают в ближайшем будущем.

Судя по словам Прохора, церковь считает порченых едва ли не посланцами зла, да и люди их побаиваются. Наверняка особой разницы не видят между порчеными и теми же извергами. Уверен, если бы не полезность порченых для технологического прогресса, от них бы просто избавились. А так людям приходится мириться с ними или делать вид, что их вовсе нет.

— Прохор, — я взглянул на дворского. — А сам ты как относишься к порченым? Только честно.

— Да люди и люди, — пожал широкими плечами мужчина. — На вид жуткие, конечно, но и среди простых людей уродов полно. О! — встрепенулся Прохор. — Едет!

В парк въехала крытая телега, выкрашенная в черный цвет и запряженная двумя лошадьми. Когда она подъехала поближе, стало заметно, что правит ей седой невзрачный монах. Его морщинистое лицо оказалось мне знакомо — виделись в монастыре.

— За Петровичем схожу, — тут же засуетился Прохор и юркнул в дом.

Я же остался на крыльце. Телега подъехала и остановилась. Монах взглянул на меня и едва заметно кивнул. Он не сказал ни слова, слез вниз и открыл дверь, которая снаружи закрывалась внушительных размеров щеколдой. Снова забравшись наверх, монах уставился в пространство перед собой. Да уж, не самый приятный собеседник.

Из дома вышел Прохор вместе с Петровичем и Олежкой. Монах смерил их недовольным взглядом, но снова промолчал, лишь осенил себя крестным знамением.

— Ты все запомнил? — спросил Петрович у Олежки, и тот быстро закивал, смахивая рукавом выступившие слезы.

— Да чего ты? — старый порченый мозолистой рукой взъерошил непослушные волосы молодого. — Не навсегда же расстаемся. Ворочусь к зиме. И… — тут он заметил меня. — Барин, простите, не думал, что вы тут.

Оба порченых поспешно склонили головы.

— Лезь уже в повозку, — шепнул Прохор и незаметно подтолкнул Петровича к телеге.

Но старый порченый не спешил. Он неловко переступил с ноги на ногу, затравленно взглянул на меня и тихо произнес:

— Барин… вы простите, но… не обижайте Олежку. Он несмышленый еще. Если что натворит — я готов за все ответить.

— Не переживай, все с ним