Раньше я не читал ни одной шекспировской пьесы, так что дома открыл эту книгу с любопытством, почти не сомневаясь, что ее содержимое меня ошеломит. Я заглянул в начальные сцены нескольких знаменитых пьес: «Юлий Цезарь», потому что в нашем школьном учебнике был монолог Марка Антония, «Макбет», потому что я видел сделанный по ней комикс и знал, что там есть ведьмы и призраки, «Венецианский купец» из-за жутковатой выдумки с фунтом плоти, — но в каждом случае мне удалось осилить не больше пары страниц. Тогда я взялся за другую и втянулся в текст легко и быстро. Это были «Два веронца», и я читал эту пьесу до поздней ночи. Потом я отложил Шекспира на несколько месяцев, решив покамест удовольствоваться достигнутым, и в течение этого времени потреблял детективы и вестерны, читая и перечитывая те, что пришлись мне по вкусу. Тогда я и завел привычку покупать у Джаффера ящики с книгами всякий раз, когда мог себе это позволить. Вечерами, свободными от походов в кино, я ужинал холодной картошкой, редиской и соленьями и, если этому не мешали никакие домашние дела, надолго погружался в чтение. В моей одинокой и бедной событиями жизни это стало неожиданной отрадой.

* * *

Прошли три месяца, срок действия выездных виз, а мать с сестрами не вернулись. Вскоре после их благополучного прибытия на место я получил от матери письмо с номером ящика в почтовом отделении Дубая. Мать писала, что сестер приняли в школу и они, как и она сама, довольны своим новым домом и соседями. Отец здоров, шлет свое благословение и просит меня приехать, как только я сочту это возможным. «Ты удивишься, сколько здесь оказалось знакомых, так что ты будешь среди друзей и в безопасности». Письмо было написано моей младшей сестрой Халимой (чье имя, как когда-то сказал мне отец, означало спокойствие и терпение), потому что мать писать не умела. В конце она говорила, что любит меня и очень по мне скучает: твоя мама Махфуда. Дальше шел постскриптум: и мы тоже, с подписями Суфии и Халимы. Я убрал письмо в шкаф, к драгоценностям. По прошествии трех месяцев мои родные автоматически потеряли гражданство, и на меня снизошло новое напряженное спокойствие. Теперь я и вправду мог рассчитывать только на себя.

Моя жизнь текла все размереннее, Саида занимала в ней все больше места, и мысли о ней снова начали меня волновать. Когда она попадалась мне на глаза, то выглядела еще прекраснее, чем прежде, но я не мог и дальше просто смотреть на нее с тоской. Надо было собраться с духом и что-то предпринять. Я решил взять судьбу в свои руки. И тут мне улыбнулась удача: я увидел Саиду в очереди на почте, тоже встал туда и перекинулся с ней двумя-тремя небрежными словами. Надо тебе сказать, это далось мне нелегко. Потом я останавливался поболтать с ней при каждой встрече, если только рядом не было ее школьных подруг. Она спросила меня о моей сестре Суфии, которая до отъезда училась в той же школе, и я сказал, что они добрались до пункта назначения и устроились там благополучно, а больше я ничего не знаю. Потом я спросил Саиду про ее школьные дела, и она рассказала мне о недавнем происшествии, которое все обсуждали: как один человек пришел в школу и обвинил учителя-мужчину в том, что он изменяет своей жене, оказавшейся сестрой этого человека.

— Представляешь, как было неловко? Он явился прямо в класс, — сказала Саида и округлила рот, имитируя свое тогдашнее удивление. — Учитель просто стоял с ошалевшим видом, а этот бедняга кричал, мол, стыд да позор, а потом еще угрожать начал. Таким дураком себя выставил!

— Все знают, что за вашим учителем грешки водятся, — сказал я.

— Вот именно, его сестре надо было раньше думать, — заметила Саида, и я кивнул, хотя сам подумал, что нужные мысли в таких случаях всегда приходят с опозданием.

Как-то раз во второй половине дня я увидел ее на улице одну, слез с велосипеда и сопровождал ее минут десять, пока она не дошла туда, куда ей было надо, а там мы остановились и еще немного поболтали, улыбаясь друг другу и не обращая внимания на понимающие взгляды прохожих. Она не могла не заметить, что я от нее без ума, но я решил дождаться большего поощрения с ее стороны, какого-нибудь явного знака. Люди уже раскусили нас, и слухи распространялись. Какая-то сестра какого-то приятеля что-то кому-то сказала, потом ее слова пошли дальше и в конце концов добрались до меня: она считает тебя очень симпатичным, или что-то вроде того. Но я все равно сомневался, что такого поощрения довольно.

Саида была знаменита своей красотой. На нее показывали на улице, и незнакомые юнцы нередко увязывались за ней с восхищенными ухмылками. В то время правила ухаживания, которые соблюдались многими поколениями, были отвергнуты. Победители, захватившие государственный аппарат, отвергли их с презрением; они преследовали понравившихся им женщин, не боясь нанести обиду, а может быть, вели себя так откровенно именно с целью нанести обиду, поскольку мужчины часто стремятся унизить своих поверженных противников тем, что обращаются с их женами, сестрами и матерями без уважения. Они хвастались друг перед другом своими победами и своей добычей, брали себе скотские прозвища и хохотали над их бессовестностью. Иногда женщины просто не могли сказать «нет» — из-за настойчивости мужчин, или из-за угрозы для их любимых, или из-за нужд семьи: им мешало чувство долга. Если чья-нибудь подросшая дочь оказывалась не такой дурнушкой, как от нее ждали, это порой воспринималось как горькое невезение. В то время дочь-красавица давала серьезный повод для беспокойства. Но не всех молодых женщин приходилось принуждать силой. Некоторые были настроены иначе: до революции они жили под строгим надзором и теперь, после недавнего хаоса и лишений, наслаждались своей неожиданной свободой и пользовались ею без раздумий о возможной расплате в будущем. Многие из нас тогда раскрепостились, но взамен из нашей жизни ушло нечто другое — способность к размышлениям, чуткость и внимание к ближним.

Саида была слишком красива и молода, чтобы избежать этих хищнических атак. Начиналось все с малого, и, как большинство девушек ее возраста, она умела отвергать коварные предложения — отказывалась прокатиться в сверкающем правительственном лимузине или выпить чашечку кофе в отеле. Но она должна была вот-вот окончить школу; после экзаменов ей предстояло найти работу или возможность учиться дальше,