Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По случаю окончания школы ее подруги надумали устроить праздник. Чтобы родители не волновались, что их дочери останутся без присмотра, они попросили разрешения занять школьный зал. Домашние выдвинули два обязательных условия: во-первых, пустить на праздник братьев и сестер, а во-вторых, провести его до сумерек, при ярком дневном свете. Все эти меры должны были снизить риск скандальных происшествий. Кто-то обещал раздобыть магнитофон, а другие собирались принести с собой кассеты, свои или родительские. Еще девушкам разрешили пригласить друзей со стороны — разумеется, мужского пола. При нашей следующей встрече Саида спросила, не откажусь ли я стать ее гостем.
— Мы только послушаем немножко музыку, потанцуем и съедим чего-нибудь, — сказала она.
— Пойду с удовольствием, — ответил я.
До этого я ни разу в жизни не танцевал. Такое и представить было нельзя! С кем я мог бы танцевать и что бы сказал по этому поводу Маалим Яхья? Так что мне пришлось срочно взять несколько уроков у моего друга Юсуфа, который понимал в подобных вещах и показал мне, как надо дергаться и извиваться под музыку. Глядя на мои потуги, он чуть не умер со смеху, что вогнало меня в еще большее уныние.
— Не переживай, просто вертись вот так туда-сюда, и все. Не надейся, что там тебе удастся подержать ее в объятиях, — сказал мне он. — Это же всего лишь детский утренник.
В назначенный день я пришел в школу и обнаружил там шумную толпу из молодых людей всех возрастов, как на празднике Ид-аль-Фитр[77]; они ели, гомонили и толкались, а где-то на заднем плане едва слышно играла музыка. На маленькой площадке, отведенной под танцы, кучка эксгибиционистов осадила магнитофон. Том Джонс выкрикивал: «It’s not unusual», а Рэй Чарльз просил: «Unchain my heart». Мы с Саидой нашли свободное местечко у стены, и наши руки как-то нечаянно встретились. Достаточно было один раз тайно подержаться за руки, как все прояснилось. Когда мы расставались, она сняла браслетик и дала его мне со словами: «Это просто жестянка, покрашенная под золото». Я принял его с благоговением, как величайшую драгоценность.
На очередной встрече я украдкой сунул ей записку, где говорилось, что ее красота затмевает луну и что она свет моей жизни. В то время я читал «Ромео и Джульетту» и взял строчку о красоте, затмевающей луну, оттуда. Про свет моей жизни я придумал сам. В следующий раз она приготовила мне свою записочку, в которой признавалась, что ей нравится мой мягкий голос и она иногда слышит его во сне. Юная любовь — это так прекрасно! Мы виделись почти каждый день, иногда мимолетно; организовывать эти встречи стоило порой большого труда, но от этого они становились еще дороже. Когда на нас никто не смотрел, мы брались за руки, а если вокруг совсем никого не было, даже целовались! Всего-то легкое соприкосновение приоткрытых губ и нежные улыбки после — но это казалось таким дерзким и сладостным! Я написал ей в записке о ее ароматном дыхании. В моем распоряжении был целый дом, но я не осмеливался пригласить ее к себе. Я был уверен, что она сочтет это оскорблением. Мне даже в голову не приходило, что она может согласиться. Иногда я воображал ее у себя в гостях, а по вечерам принимался за домашние хлопоты с куда большим рвением, если представлял, что она ждет меня в постели.
Однажды, по предварительному уговору, я отправился к ним в Киквахуни, чтобы Биби могла меня оценить. Обычно для подобных вещей привлекались тетки или другие родственницы, но мне не к кому было обратиться с таким деликатным поручением и пришлось явиться собственной персоной. Биби как следует меня рассмотрела и поболтала со мной в своей обычной добродушной манере, исподволь выспросив у меня множество подробностей обо мне самом и моей семье. Конечно, она знала про моего отца, знаменитого Маалима Яхью, и про мою мать тоже, но не помнила, чтобы встречалась с какой-нибудь из моих сестер, разве что когда они были еще совсем маленькими. Благословил ли Бог их переезд в арабские земли? Пусть они там преуспеют и выйдут замуж за богатых арабов, иншаллах! Разве не об этом мечтают все девушки? «Нет, — сердито сказала Саида, — они думают о том, как устроить свою жизнь». Биби озорно усмехнулась, поджав иссохшие морщинистые губы. «Будь я помоложе, сама поискала бы себе в мужья богатого араба», — сказала она. После этого мы с Саидой стали считаться фактически помолвленными. Я написал родителям, прося их благословения, и через два месяца получил от них ответ и некоторую сумму денег, снова путем передачи из рук в руки. Родители благословляли меня и приглашали вместе с женой после свадьбы присоединиться к ним в Дубае. Я спрятал это письмо туда, где уже хранилось предыдущее письмо от матери, а часть присланных отцом денег пустил на увеличение своей доли в рыночной торговле.
* * *
Папа опять лежал в кровати, улыбаясь этим воспоминаниям. Я тоже улыбался, представляя себе их счастье. Он не торопился продолжать, а я никуда не спешил. Я понимал, что папа вновь переживает те времена и расскажет о них, ничего не утаивая. Надо просто не мешать ему рассказывать, как он хочет.
Стояла уже глубокая ночь, но я решил, что не уйду, пока он совсем не устанет. Его глаза сверкали жизнью, и я догадывался, что могу просидеть у него до утра.
* * *
Мы были молоды, когда поженились, — можно сказать, взрослые дети, но по нашим меркам в этом не было ничего необычного. Первые месяцы мы жили в своем маленьком раю. Никто нас не беспокоил. Каждые несколько дней Биби заходила нас проведать, и нахрапистая Би Марьям, как обычно, давала знать о своем присутствии. Саиде предложили временную работу в офисе одной норвежской организации, которая изучала нашу систему образования, бог знает зачем. Сначала эти норвежцы наняли ее прежнюю учительницу, и та надеялась на стипендию в Норвегии, — благодаря ей Саида и получила это место. Так что, хотя денег у нас было мало, по сравнению со многими другими мы устроились неплохо. Амир тоже часто