согласны с Галкиным? – поинтересовался пассажир тоном, каким обычно продолжают размеренную беседу.

– Простите… с Галкиным? – ответил я, запинаясь, так как никакой беседы у нас не было, ехали мы молча.

– С Галкиным, с Максимом. – Пассажир лет шестидесяти не без удивления смотрел на человека, переспрашивающего про Галкина, ибо у нормального человека в жизни может быть лишь один единственный Галкин.

– Да как вам сказать… С Максом-то? – Я пытался угадать, в чём я мог быть согласным вообще с кем-то в этой жизни и тянул время: – В юности я тоже полюбил девушку, которая была меня заметно старше… Некоторые даже шутили тогда, что я молодой геронтофил.

– Да я не об этом! – Пассажир брезгливо поморщился и замахал руками, будто отгоняя от себя мою стыдную догадку, как обычно отгоняют от себя мух. – Я о какашке. Вы вот согласны с Галкиным?

Я тяжело вздохнул. Честно говоря, я уже потратил на странного пассажира чуть больше слов и внимания, чем хотелось. А сейчас для продолжения интересной ему беседы мне придётся выяснять что-то про какашки Галкина и его к ним отношение, и всё это в повышенном тарифе Комфорт Плюс, обратите внимание.

Пакс прочитал мой настрой и принялся объяснять что-то про скульптуру, в которой все, включая Галкина, видят какашку, а она на самом деле про глину скульптора, которую тут пытается размять в руке, чтобы нахлобучить её на какой-то, возможно, шедевр.

Пассажир так эмоционально объяснял мне подробности установки скандального арт-объекта, что я не выдержал и решил безоговорочно согласиться с Галкиным. Просто чтобы закончить этот разговор. Пусть будет ещё что-то, что нас с ним неожиданно объединило, в конце-то концов…

– С другой стороны, – пассажир явно не собирался закрывать тему, – С другой стороны, там же даже видны отпечатки пальцев. На глине. Получается, понятно, что это не какашка. Если вдуматься…

Я согласился кивком. Пассажир продолжал, но совсем потухшим голосом, говоря уже сам с собой:

– Никто же не будет мять какашку в руках. Но люди думают, что какашка. Получается, они сами какашки…

Мы остановились напротив подъезда. Пассажир вышел молча, не попрощавшись.

* * *

На Даниловской набережной опять стоял этот человек. Мимо него ползли машины в вечерней пробке. В руках он держал картонку с надписью «Нужна помощь. Деньги не нужны».

Я видел его в этом месте уже второй или третий раз, но останавливаться и спрашивать, что случилось, не мог – был с пассажиром.

В этот раз я тоже был на заказе, но конечная точка, жилой кирпичный дом, была метрах в двухстах от человека с табличкой.

– Простите, вы не в курсе, что это за человек? Я вижу его здесь не первый раз, может, вы сталкивались с ним…

Пассажир, молодой парень, оторвался от экрана телефона и рассматривал взъерошенного типа.

– Нет, не знаю, первый раз вижу, но давайте остановимся и спросим, а я дойду до дома пешком.

Человек с табличкой, Николай, москвич, лет сорока, потерявший жильё семь лет назад, просит помочь ему с работой. С любой. За любые деньги. Не на что есть. О ночлеге даже не мечтает – спит в ночных автобусах, пересаживаясь под утро на какие-то ветки МЦК.

Документы есть, свидетельство о рождении и СНИЛС. Паспорт потерял, хочет восстановить, но нет денег на пошлину.

Я в подобных ситуациях включаю мой отвратительно менторский тон, которым задаю вопросы: почему не ходит в ночлежки, которых в Москве предостаточно? Почему не ищет работу за еду, да пусть мусор выносить – неужели не накормят на заднем дворе какого-то общепита за помощь с уборкой чего-то?

Николай объяснил: ночлежки не берут к себе тех, у кого есть какие-то документы, а найти работу за еду у него так и не получилось: все от него шарахаются.

Специалист по бездомным из меня слабый, я кивнул и начал подсчитывать, сколько ему нужно денег для старта.

Полторы тысячи пошлина за паспорт. Рублей пятьсот фотографии. Мобила примитивная – пусть, тысяча. Округлим до пяти.

Я дал ему деньги и попросил быть на связи. Николай перезвонил тем же вечером: телефон купил, спасибо. Нужна работа, чтобы с проживанием. Хоть какой-то угол. О’кей, подумаем…

Вечером созвонился с хозяином мойки, куда ежедневно вожу Мурену, там как раз нужны рабочие руки, есть каморка с кроватью, заработанное получаешь немедленно, короче – идеальный вариант.

Николай пропал сразу после того, как накануне поездки на мойку сообщил мне эсэмэской, что ему предложили другую работу, курьером в Деливери Клаб. Надо только дождаться паспорта, две недели, а там – работа мечты.

– Где и на что ты будешь жить это время?

Николай собирался продолжать жить на улице. За тёплыми вещами, которые я ему собрал и кинул в багажник, обещал подъехать.

А затем – пропал.

Честно говоря, я немного растерялся. Я не знал, стоит ли мне продолжать активно пытаться участвовать в его судьбе. Звонить самому. Спрашивать, как дела. Предлагать помощь.

С одной стороны, я дал ему деньги, пусть и невеликие, без требования вернуть, договорился о работе, от которой он так нелепо отказался.

С другой стороны, человек, живущий семь лет на улице, неизбежно теряет рациональный подход в решении каких-то вопросов и вероятно мне нужно надавить, убедить, объяснить, вмешаться?

Вчера получил от него эсэмэску, очевидно, предназначавшуюся не мне, а кому-то другому, у кого он просил денег. Позвонил.

– Николай, привет! Как дела? Какие новости?

– Плохо. Я голодный. Мне нужно пятьсот рублей.

– Погоди. Что с работой? Что с паспортом?

– Мне нужно пятьсот рублей. Мне не на что есть. Пришлите, пожалуйста, пятьсот рублей. Я отправлю сейчас номер карты…

– Чья это карта? Где ты? Что с паспортом? Что с работой?

– Если вам жалко пятьсот рублей…

Он положил трубку.

* * *

– Только мы очень спешим!

Дама, провожающая школьника, села в Мурену на седьмой минуте платного ожидания. Такие пассажиры, которых ты долго и мучительно ждёшь, очень часто, как выясняется, спешат.

Я кивнул и ускорил темп. Ни к чему это, естественно, не приведёт: эта поездка будет длиться шесть минут из-за светофоров, а не оттого, насколько нервно я буду педалировать. Пассажиры этого не понимают, так что бывает полезно изобразить «спешку», чуть резче нажимая на газ…

Перед Хользунова мы прогнозируемо встали колом: каждое утро здесь коллапс из-за родителей, заботливо привозящих своих детей в школу. Машины останавливают прямо посреди дороги, обнимают и целуют своё чадо, едва успевают вытереть лоб от нервного стояния в пробке минутами назад.

– Посигнальте, посигнальте! – рычала мне мадам. – Вот что он раскорячился?!

Я молчал в ответ и делал виртуальную ставку на то, что, проехав вперёд сотню метров, она