И в начинающихся сумерках они сели за стол.

Блестело ее платье, блестели завитки ее волос на лбу, позолота на бокалах, матово отсвечивал застывший йогурт поверх пудинга (каши)…

– За тебя.

– За тебя… – Они чокнулись. Ремизов подцепил пудинг ложкой, шлепнул себе на тарелку. – М-м, выглядит превосходно – напрасно ты расстраивалась.

– Тут еще консервированные персики, – улыбнулась она. – Видишь вот эти желтые включения?

Он засмеялся и стал обнимать ее. Жанна не выдержала и тоже принялась смеяться… Они хохотали и хохотали.

– Как ты сказала? Вклю… включения? Ой, не могу…

С ним все было хорошо – и плакать, и смеяться.

Жанна поцеловала его.

– Ты такая милая…

– Нет, это ты милый…

Они забыли про рисовую кашу, про вино, про все на свете. Парадокс – чем больше они дарили друг другу нежности, тем больше ее становилось. Это была иного рода жажда – без конца и края.

…Утром он проснулся раньше ее. Осторожно, стараясь не разбудить, прикоснулся губами к щеке и стал быстро одеваться.

Жанна открыла один глаз – оплывшие свечи, горка холодной засохшей каши посреди стола.

– Ты куда? – строго спросила она Ремизова.

– Пора, мой друг, пора! – с сожалением ответил он, уже засовывая руки в рукава пиджака. Потом вдруг бросил пиджак и принялся тормошить Жанну. Она хохотала и отбивалась.

– Вася…

– Да, что ты делаешь вечером? – вспомнил он.

– Ничего, – с чистой совестью ответила она.

– Пойдем куда-нибудь?

– Пойдем, – кротко ответила она, нимало не интересуясь тем, куда придется идти – хоть грибы собирать.

– О господи, я забыл… – расстроился он. – Сегодня ничего не получится – вечером генеральный обещал провести совещание. Явка строго обязательна. И до каких это будет длиться – неизвестно…

– Ну вот, поманил и бросил! – сварливо заметила Жанна. – Вам, мужчинам, нельзя верить.

– Я позвоню тебе, если будет не слишком поздно?

– Позвони…

Ремизов снова поцеловал ее. Самое удивительное, Жанна на него ни капельки не сердилась. Крылов тоже время от времени любил устраивать разбор полетов…

– Да, вот еще что, – помрачнел Ремизов. – Мне звонил один тип, просил оставить тебя в покое.

– Что? – изумленно спросила Жанна и засмеялась. – Ты шутишь?

– Нет, я вполне серьезно.

– Кто? Он представился?

– Нет. Сказал, что доброжелатель. Угрожал всяческими карами, если я буду продолжать с тобой встречаться. Предлагаю переехать ко мне. Знаешь, я не за себя боюсь, а за тебя… У тебя нет никаких вариантов, кто бы это мог быть?

– Нет, – растерянно пожала плечами Жанна. – Ерунда какая-то… Чьи-то глупые шутки! Знаешь, я бы не стала принимать это всерьез. А откуда у этого доброжелателя твой телефон?

– Не знаю. Наверное, этот человек знаком и с тобой, и со мной одновременно.

– Но у нас нет общих знакомых…

– Селена, – напомнил Ремизов. – Селена знает и тебя, и меня. Но это не Селена, конечно…

Жанна захохотала, представив главную бухгалтершу в виде таинственной интриганки. Подговорила какого-нибудь мужчину… Нет, невозможно.

– Только не Селена! Послушай, Васенька, это все чепуха. Люди часто угрожают друг другу, но никто не доводит своих угроз до конца, – отмахнулась она. – Все такие законопослушные, такие пугливые… Это просто чья-то глупая шутка – и не более.

Днем они еще созванивались несколько раз.

Ремизов продолжал уговаривать Жанну переехать к нему, но она отказалась и, кажется, к вечеру успела окончательно успокоить его, заговорить, усыпить бдительность.

Сделала она это сознательно, поскольку довольно скоро сообразила, кто был тем «доброжелателем». Марат, кто же еще! Правда, оставалось непонятным, откуда он мог достать номер телефона Ремизова…

Ах, Марат… Больше никто из поклонников Жанны не стал бы заниматься подобными вещами: Сидорову с Айхенбаумом она больше не нужна, Потапенко слишком сноб и эстет, чтобы опускаться до такого глупого розыгрыша, все остальные кандидатуры можно было тоже сразу же отмести…

Только Марат. Она дала ему окончательную отставку, и он решился на подобную глупость. Только Марат, и никто больше!

Первую половину дня Жанна злилась. Потом, после обеда, ей стало жаль своего незадачливого соседа. Бедный Марат…

Ближе к вечеру она поняла, что должна с ним поговорить.

…Вчера она вернулась домой в начале седьмого. Хлопнула ее дверь.

Потом Марат, приложив стакан к стене (старый дедовский способ), слушал, как она гремит посудой на кухне. Стучит каблучками, роняет посуду. Снова стучит, на этот раз – звук ножа о деревянную доску. Вот загудел какой-то агрегат вроде миксера…

А потом, проходя по коридору, Марат услышал, что лифт подъехал к их этажу. Машинально Марат заглянул в «глазок» и обнаружил на лестничной площадке субъекта с букетом цветов и кожаным портфелем.

Субъект позвонил Жанне в квартиру и был милостиво впущен. Скорее всего это и был тот самый Василий…

Марату стало так нехорошо, что у него разом заболели голова и живот, чего раньше с ним никогда не случалось.

Жанна – предательница.

Он даже не догадывался, что может быть так больно.

Его словно разрывал кто-то изнутри на мелкие кусочки. Еще никогда к ней не приходили домой мужчины. По крайней мере, Марат впервые столкнулся с таким фактом.

Это было бесстыдно и жестоко. Это было отвратительно. Жанна наверняка это сделала нарочно – хотела посмеяться над ним, над Маратом. Поставить его на место, дать понять, что ей не нужны ни его любовь, ни его преданность…

Он сидел на полу, прислонившись спиной ко входной двери, и тихонько стонал. У него кончились силы. Не имело больше смысла бороться за нее…

Жанна была такой же, как все.

Вася остался у Жанны на ночь и ушел от нее только ранним утром.

Где-то через час упорхнула и она – на работу, наверное.

Вечером, уже дома, она с досадой вспомнила, что забыла заплатить за сотовый – на счету уже оставались какие-то копейки. «Ладно, сначала зайду к Марату, а потом загляну в салон связи…» – решила Жанна.

Переоделась в джинсы, накинула рубашку поверх футболки – в начале августа уже стало холодать, в карман джинсов засунула ключи от машины, на шею повесила телефон, с которым не расставалась никогда.

Натянула кроссовки – ни к чему дразнить бедного Марата гламуром.

Ей было жалко его, и в то же время она злилась… Она давала ему шанс сохранить дружбу, но он им не воспользовался!