– Какой сегодня день? – пробормотал Ремизов.

– Суббота. Потому что вчера была пятница.

– Логично… – Он обнял ее сильнее, уткнулся лицом в ее волосы, едва слышно застонал, что должно было означать – «мне было хорошо вчера, и я рад повторить все снова, потому что ты лучше всех». Она слегка укусила его в плечо. Они барахтались в теплой постели, и их прикосновения заменяли слова.

Например, он ей сообщил, что она очень красивая. Она ответила, что не верит его словам, что он говорит так под влиянием момента. Ремизов тогда стал доказывать, причем настолько убедительно, что у Жанны больше не осталось и тени сомнения…

Потом они просто лежали, обнявшись. И Жанна, в кольце его сомкнутых рук, наконец поняла: когда она с ним, то она – дома. Ощущение покоя и безмятежности вызвало именно эту мысль. Об этом можно было догадаться давным-давно, в самый первый раз. Но в то время она сходила с ума по Юре и не могла анализировать происходящее…

Если бы она осталась тогда с Ремизовым (а ведь он просил ее остаться, не хотел отпускать!), то ничего бы не случилось. Скольких ошибок можно было избежать! Свадьба Нины и Юры состоялась бы, их ребенок появился бы на свет, и самое-то главное – Юра был бы жив! Глазам стало горячо.

– Ты плачешь? – удивленно спросил Ремизов. Осторожно смахнул слезы с ее щек, принялся целовать глаза. – Что за маленькая девочка взялась тут реветь…

Он ни о чем ее не спрашивал – наверное, знал, из-за чего она плачет. Он просто утешал ее. Он жалел ее – бескорыстно и нежно, и это была та самая жалость, которой Жанне не хватало всю жизнь, которую она искала и не могла найти, даже у самых близких ей людей. В эти самые мгновения она обрела себя.

Круг замкнулся, и этим кругом были объятия человека по имени Василий Ремизов.

Еще никогда Марат не чувствовал такого подъема, как в эти дни. Он был собран и подтянут, он был сконцентрирован только на Жанне. Все его душевные силы шли на ее завоевание.

Он никак не мог ожидать, что его звонки Сидорову с Айхенбаумом – соперникам, отнимавшим у него Жанну, произведут столь ошеломительное действие.

Сидоров с Айхенбаумом и в самом деле перестали проводить с ней время, Марат в этом убедился лично. Наблюдая издалека за сталинской многоэтажкой, он видел, что бывшие друзья разбегаются теперь порознь – Жанна покидала теперь место своей работы одна, иногда в компании Полины и Карины, но только не с Сидоровым тире Айхенбаумом. Впрочем, тратить время на наблюдения он скоро перестал – Жанна вечерами теперь была дома. Кончилось время бессмысленных походов по злачным местам!

«Они, эти мажорные мальчики – просто трусы, – с презрением думал Марат. – Достаточно было пары звонков…»

Звонил Сидорову с Айхенбаумом Марат поздно вечером, когда заступал на дежурство. У них на предприятии стоял замечательный телефон – современный, со всякими там прибамбасами. В том числе и с функцией анти-АОНа – кажется, именно так это называлось. Путем нажатия нескольких клавиш блокировался автоматический определитель номера у абонента. Словом, ненавистные соперники не могли вычислить, откуда им звонят. Страшная сила – технический прогресс!

Марат время от времени встречался с Жанной и деликатно беседовал с ней, не позволяя себе ничего лишнего. Он уже в очередной раз убедился, что его страсть пугала Жанну, и поэтому сначала намерен был приучить ее к мысли, что у нее, кроме Марата, нет ближе человека. Он и приучал, старался быть незаменимым. Привесил ей пару полок, починил сломавшуюся кофеварку. Жанна жаловалась на плохую работу автосервиса – он полез под капот ее авто, привел машину в порядок. Он, Марат, как раньше говорили – «безлошадный», разбирался во всем этом лучше, чем она, Жанна, владелица машины. У Марата были права – иногда он даже задумывался о том, что неплохо бы приобрести какую-нибудь дешевую отечественную развалюху (на большее денег не хватило бы), но каждый раз представлял презрительные взгляды окружающих. Все-таки Москва – город для богачей. Уж лучше оставаться «безлошадным», чем ездить на старинном «жигуленке», – все или ничего. Вот и в вопросе любви он думал – или Жанна, или никто…

Но в один прекрасный день Жанна вдруг снова пропала.

Марат решил, что ее, может быть, опять отправили в командировку, но в воскресенье вечером услышал, как хлопнула соседняя дверь – он этот звук наизусть знал. Жанна вернулась.

Казалось бы, ничего особенного – человек отсутствовал все выходные… Мало ли – была у матери или у кого-нибудь из знакомых на даче (время-то летнее!). Но что-то подсказывало Марату – пора. Слишком медлить тоже нельзя.

Он спустился вниз и купил букет. Розы. Всегда – только чайные розы.

Потом вернулся и встал перед ее дверью. Нет, он не будет лезть к ней с объятиями и поцелуями, он тихо и скромно скажет, что любит ее. В этот раз должно подействовать.

Но сердце ныло, душу терзали всякие сомнения… Нет, пора!

Он решительно надавил на звонок.

– Марат! – Жанна распахнула дверь и точно завороженная уставилась на цветы в его руках.

– Вот решил тебя навестить, – пробормотал Марат. – Твои любимые цветочки принес…

«Почему «цветочки», почему «цветочки»!.. Надо было сказать «цветы»!» – с запоздалым раскаянием подумал он. Это было такое дело, что на любом слове можно подорваться словно на мине.

Но Жанна, кажется, пропустила мимо ушей эти «цветочки». Она смотрела и смотрела на розы в его руках, и у нее было такое лицо… Ну, как будто она испугалась, что ли?

– Ты занята?

– Что? – спросила она. – Ах, да… Проходи, Марат. Я как раз хотела с тобой поговорить.

На ней было легкое домашнее платьице василькового цвета, которое так шло к ее золотым волосам, и плоские сандалики с узкой перепонкой над пальцами. Когда она ходила, то эти сандалики смешно и звонко шлепали у нее по пяткам. Марат шел за Жанной по коридору и точно загипнотизированный смотрел на эти розовые аккуратные пятки. На одной из щиколоток был очень тоненький золотой браслетик, почти незаметный. Когда Марат разглядел и этот браслет, то его словно в жар бросило. Запульсировало в висках – «только моя, только моя, только моя!..».

Они прошли в большую комнату, и…

На журнальном столике стоял точно такой же букет чайных роз, слегка увядших – головки цветов клонились вниз, словно в истоме.

Марат сначала не понял, что же его так ошеломило, потом он взглянул на свой букет. Потом на чужой…

– Что это? – спросил он, почти не слыша своего голоса.

Поскольку он стоял истуканом и таращился на поникшие цветы, то Жанна обо всем догадалась сама.

– Марат…

– Нет, ты мне скажи – что это? – повторил он. Все то, что он так долго создавал, рушилось на глазах. Это называлось – опять двадцать пять.

– Это тоже цветочки , – тихо ответила она.

– Тоже! – прошептал он с горечью. Надо было сдержаться, надо было не показывать своих чувств, но он не мог.