Геннадий Николаевич сел и перевел взгляд на Студента. Точнее… на пустое кресло, где тот только что сидел. Бессонов вскочил и завертел головой.

– Сядь, – устало вздохнул Ненахов и занял пустующее место. – Он ушел.

– Никуда он не мог уйти! – продолжал озираться Бессонов. – Он бы со мной столкнулся.

– Он еще и не то может, – снова вздохнул бывший полковник.

– Да кто он такой вообще? Можешь ты мне объяснить?!

– А ты можешь наконец сесть?! Я тебе как раз все объяснить и собрался.

– Я думал, что этот… Студент мне что-то рассказать хотел… – пробормотал Геннадий Николаевич и все-таки опустился в кресло.

– Может, еще и расскажет. Если захочет. Он, я думаю, посчитал, что будет лучше, если в курс дел тебя введу я. Мне ты быстрее поверишь. Если в это вообще можно поверить… – Последнюю фразу Ненахов произнес очень тихо. А потом тряхнул головой и подмигнул: – Но, мне кажется, ты сможешь. Ты уже созрел для этого.

– Для чего? – не смог удержаться Бессонов.

– Для правды. – Ненахов встал, подошел к окну и раздвинул шторы.

От хлынувшего в комнату света Геннадий Николаевич зажмурился. А когда открыл глаза, друг опять сидел напротив. На низеньком столике между креслами стояли бутылка коньяка, две широкие рюмки, тарелка с порезанным лимоном и лежала уже распечатанная и разломанная на дольки шоколадка. За те несколько секунд, что глаза Бессонова были зажмурены, Ненахов, да и никто другой, не успел бы все это сварганить. Разве что таинственно исчезнувший Студент.

Бывший полковник слегка растянул губы и прищурился. Разумеется, ему было понятно изумление друга. Но пояснять он ничего не стал. Сказал только:

– Давай-ка сначала выпьем. Мне будет проще рассказывать, а ты легче все это воспримешь.

– Короче говоря, без бутылки в этом не разобраться, – хмыкнул Геннадий Николаевич.

– Пожалуй, да, – кивнул Ненахов, разливая коньяк. Потом взял рюмку снизу в ладонь, как «полагается», чтобы согреть напиток.

А Бессонов лишь фыркнул, глядя на это, церемонно приподнял рюмку и разом опрокинул в рот. Забросил следом кружок лимона, поморщился, отправил туда же кусочек шоколада. Помолчал, наслаждаясь эффектом, дождался, пока друг выпьет свою порцию, и сказал:

– Ну, давай, не тяни. Я готов. Только скажи мне сразу, кто такой этот Студент?

– Так я с него и хотел начать, – скривившись после лимона, ответил Ненахов. – Потому что он-то и есть виновник всего.

– Из-за него исчез Коля? – подался к другу Бессонов.

– Нет. Я сказал «всего» в прямом смысле. Всего нашего мира. Во всяком случае, Земли и окрестностей, потому что все остальное – это так, антураж. Ну, «виновник» тут, конечно, не очень подходит. Скорее, Создатель. А если еще точнее…

– Стоп! – поднял руки Геннадий Николаевич. – Наливай!..

Ему стало страшно. Даже не столько от того, что он сейчас услышал и услышит еще. Ему стало страшно, потому что он верил Ненахову. В это нельзя, невозможно было поверить, а он все равно верил. Может, оттого, что предшествующие события подготовили его к этому, а возможно, и потому, что и сам уже размышлял о чем-то подобном. Реалистичные объяснения случившемуся закончились, принцип бритвы Оккама больше не действовал. Разуму ничего не оставалось, как сдаться.

Геннадий Николаевич снова проглотил коньяк залпом. Закусывать на сей раз не стал, повернулся к Ненахову и стал нетерпеливо ждать, пока тот расправится с лимоном.

– Готов? – внимательно посмотрел на него друг. Бессонов кивнул. Тогда бывший полковник откинулся в кресле, прикрыл глаза и продолжил: – Так вот, Гена, этот Студент, можно сказать, твой коллега. Программист.

Геннадий Николаевич дернулся, разинул было рот, но друг, почувствовав это, открыл глаза и не дал себя перебить.

– Да-да, – сказал он. – Это самое верное приближение. Хотя, по правде говоря, у человечества еще нет таких понятий, чтобы объяснить все точно и правильно. Даже не объяснить, а только лишь описать, перевести, так сказать, на людской язык. На любой – русский, английский, китайский. Поэтому будь готов к тому, что моя попытка объяснить суть происходящего подобна тому… Даже не знаю, с чем сравнить. Да и вряд ли такое сравнение есть. Но вот все же представь, как если бы житель горного села впервые попал в Москву и посмотрел в Большом театре балет, а вернувшись домой, станцевал бы его перед односельчанами в одиночку. А потом его внук-шестиклассник написал бы на основании увиденного либретто, которое затем перевели бы на японский в виде танка и хокку вперемешку. Затем композитор Страны восходящего солнца, вдохновленный этой поэзией, написал бы музыку, под которую сплясал бы русский ансамбль песни и пляски… Так вот, лаконичное описание этих танцевальных па по отношению к первоисточнику – ты помнишь, это был профессиональный балет? – и стало бы подобием того, что я хочу тебе рассказать, в сравнении с действительностью.

– Может, хватит трепаться? – нахмурился Геннадий Николаевич. – Балерун-говорун… Ты ближе к делу давай. Разберусь как-нибудь.

– Я просто хочу предупредить тебя, что все мои объяснения будут так или иначе условными. Истинная суть вещей гораздо сложнее кажущейся.

– Ладно тебе! Хватит меня недоумком считать, – начал откровенно злиться Бессонов. – Если ты понимаешь, наверное, и я не намного глупее.

– Нет, ты не понял, – печально помотал головой бывший полковник. – Я не умнее тебя. Просто я… не человек.

Геннадий Николаевич дернулся так, что едва не свалился с кресла. Он почувствовал, как во рту вмиг пересохло, а горло будто сдавило железным ошейником. Хотелось вскочить и бежать куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Но ноги стали ватными и повиноваться ему не желали. Глаза стало затягивать мутной пеленой. В ушах зазвенело.

– Эй, эй!.. – услышал он не отключившимся краем сознания. Затем голова вдруг стала мотаться из стороны в сторону. Оказывается, Ненахов стоял уже рядом и шлепал его ладонями по щекам. Звон в ушах понемногу стихал, и сквозь рассеивающийся туман Геннадий Николаевич сумел разглядеть, как друг, расплескивая по столику коньяк, спешно наполняет рюмку. Бессонов протянул руку, но она так тряслась, что пришлось просто открыть рот пошире, и Ненахов тут же влил туда «лекарство».

Отпустило быстро. Вспоминать, чем был вызван этот обморок, не хотелось. Но ничего иного не оставалось. Разве что вскакивать на вновь ставшие послушными ноги и брать их, как говорится, в руки. Но это бы все равно не решило никаких проблем. Стало бы еще хуже, ведь то, что он уже успел услышать, не дало бы ему покоя никогда. И уж тем более это не помогло бы в поисках сына. Поэтому Бессонов сжался, скрипнул зубами, мотнул головой и выдавил:

– Продолжай.

– Ты точно готов?

– Продолжай же ты, не мучай меня! Только… – Геннадий Николаевич напрягся еще больше. – Только ответь сначала: я-то хоть человек?..