Настаёт мой черед закатить глаза. 

– Мне к соседке нужно. Отдать ключи и блинчики, которые в тебя не влезли. 

– Правда больше не лезет. Отдай.

Он выпускает меня из рук и достаёт из кармана джинсов телефон. Вызывает такси и как ни в чём не бывало начинает собирать свои вещи. Через час мы приезжаем в аэропорт. Я впервые лечу джетом и с интересом осматриваюсь по сторонам. Занимаю место рядом с иллюминатором, пока Паша, не прекращая, с кем-то разговаривает по сотовому. Перед взлётом закидывает в себя несколько таблеток. Щурится и раздражённо усмехается, заметив мой пристальный взгляд. Протягивает блистеры, чтобы прочитала название. 

– Эта от давления. Эта – обезболивающее, – перечисляет он. – Я гипертоник, потому что почки отбили в двенадцать. Киста головного мозга и боли вследствие тех же ударов от недоносков. Наблюдаюсь у невролога каждые полгода или год. Зависит от самочувствия. Динамика роста отсутствует. Операция не нужна. Не аневризма. Исчерпывающе? – чеканит Измайлов и почему-то злится. 

– Вполне, – спокойно отвечаю я и задумчиво прикусываю нижнюю губу. 

В целом действительно ничего страшного. Особенно если наблюдается у врача. Теперь понимаю, почему он не любит летать и почему так часто болит голова. Слабое место у него там.

– Я подремлю. Толкни, как на снижение пойдём.

Паша прикрывает глаза, а я отворачиваюсь к иллюминатору, борясь с желанием взять в руки телефон и проверить кое-какую информацию в интернете. Но потерпит до приземления. 

Измайлов засыпает почти сразу же. Я долго рассматриваю его лицо, которое выглядит значительно лучше. Синяки на скуле и чуть выше брови сходят и не сильно бросаются в глаза. На подбородке тоже имеется отметина, но под щетиной не видно. Люблю мгновения, когда он не замечает моих изучающих взглядов. Беру его руку, лежащую на моём колене, и переплетаю наши пальцы. Когда он рядом, всё время хочется его трогать, прикасаться. Прижаться. Ни с кем не возникало подобного желания. И с такой нежностью и теплом, как он, ко мне никто не относился. Даже не верится, что Паша пережил подобный кошмар в детстве и сохранил в себе человека. А может, как раз поэтому и сохранил – чтобы никогда не превратиться в того, кто пытался его сломать?

Раньше казалось, что любовь – это прекрасное, лёгкое и светлое чувство. Отчасти так, но лишь отчасти, потому что последние два дня меня в буквальном смысле выворачивает наизнанку и всё дрожит внутри, когда смотрю на Пашу. Он шумно вздыхает, морщится во сне, сжимая мою руку. Кладёт голову мне на плечо, едва на нём помещаясь, и сердце пропускает удар, чтобы потом забиться, как сумасшедшее. Я очень жалею, что не встретила его раньше. 

Когда стюардесса появляется в салоне и просит пристегнуться, нежно касаюсь губами щеки Паши. 

– Мы идём на снижение, – ласково произношу я и снова целую его. 

– Хорошо. – Он зевает и, взъерошив волосы, впивается в меня заспанными глазами. – Всё нормально, лап? – Приподнимает пальцем мой подбородок и разглядывает лицо. – Почему такая бледная, а? И зрачки по пятаку. Завтра позвоню своему неврологу и попрошу, чтобы узнал контакты лучших гинекологов Москвы. И водителя тебе подыщу. Или Степана за тобой оставить?

– Как посчитаешь нужным. 

Ничего не имею против того, чтобы мою тушку возили. На такси Паша не разрешит перемещаться по городу, а если предложит взять его машину (что маловероятно), то я не готова стрессовать из-за правил дорожного движения в незнакомом месте. С навигатором и современными технологиями это, конечно, не проблема, но правда – не хочу. Обоим так будет спокойнее. 

– По поводу дома. Сразу предупреждаю: у меня нет клаустрофобии и каких-либо психических отклонений. Он мне нравится. Его делали по моему эскизу, менять в нём я бы ничего не хотел. Максимум, на что согласен, – оборудовать детскую. Только, пожалуйста, выбирай нейтральные цвета. Никаких розовых и голубых оттенков. Договорились? 

– Ты так интригуешь или запугиваешь?  

Замечаю, как глаза Паши вспыхивают яркими огоньками, когда он говорит о доме. Что же там за дворец такой? 

– Дом действительно необычный. В нём много простора, зелени, света и окон. Допускаю, что какие-то незначительные переделки придётся сделать для безопасности ребёнка, но мы подумаем об этом чуть позднее. 

– Всё же интригуешь, да? – улыбаюсь я. 

– Нет. Ставлю перед фактом, – категорично заявляет он. 

В аэропорту нас встречает человек Измайлова. Представляется Степаном, берёт мой чемодан и сумку. Мы садимся с Пашей на заднее сиденье его танка, и он обнимает меня. По телу пробегает волна дрожи от его прикосновений. Засранец сдержал слово: до отлёта не трогал меня и не нагружал физически. В том числе и себя. Но потребность в его близости и ласках становится с каждым днём лишь сильнее. Если не будет проявлять активность, то и впрямь хоть в секс-шоп заглядывай, чтобы его соблазнить.

– Лап, прекращай так смотреть и дрожать, будто меня год не было и ты приехала с водителем за мной в аэропорт после длительной разлуки. 

– Год? – возмущаюсь я. – За это время я бы забыла, как ты выглядишь, и уже ехала с водителем домой. Одна. Не признав тебя и посадив в обратный самолёт. 

Паша широко улыбается.

– Я должен быть сегодня в офисе. Буквально часа на два или три отъеду, а потом вернусь и можем поужинать в ресторане. Как тебе идея? – предлагает он. 

– Может, останемся дома? 

– Хорошо, тогда закажу доставку еды или сам заеду по пути в любимый ресторан. Есть какие-то пожелания?

– Есть, – киваю я. – Хочу клубнику. 

– А из нормальной еды? 

– Клубнику. Могу ошибаться, Паш, но... мне кажется, что там девочка с характером мальчика, – неуверенно говорю я.

Измайлов вопросительно приподнимает бровь. 

– Я сейчас обожаю сладкое и фрукты, а ты любишь тяжёлую пищу и не можешь без мяса, – поясняю я. – Вначале меня тянуло на фастфуд и жирненькое, а сейчас охота сладостей. 

– Почему не мальчик с тонкой душевной организацией? 

– Тогда лучше девочка со стальным стержнем, – произношу тихо.

– Глупышка ты такая, лапуль. – Паша, смеясь, сжимает меня в руках и целует в висок. 

До дома Измайлова мы добираемся почти столько же, сколько провели в небе. Кругом пробки, и я не представляю, как люди живут в подобном ритме. Возвращаются домой лишь для того, чтобы переночевать, а потом опять мчаться на работу? 

В Москве холодно. Я зябко передёргиваю плечами, когда мы оказываемся на улице. Паша заботливо накидывает мне на плечи свою ветровку. Степан берёт наши вещи, и мы направляемся к дому.  

– Я думала, у тебя как минимум Тадж-Махал. Ты так его расписывал. А на деле… Чем-то похоже на гигантский тоннель.

– Метро ещё скажи, лап, – недовольно бурчит Паша.