Паша не отходит от нас. Облокотившись о крышу, наблюдает за мной и сыном. Изредка поглядывает в сторону Асадова.

– Испугалась? – спрашивает, чуть прищурившись.

– Да. Неадекватной реакции мужчины. Я уже отвыкла от подобного. К хорошему быстро привыкаешь. Далеко не все такие здравомыслящие и благородные, как ты и Динар. Вы эффектно смотрелись.

– Да, – улыбается Наташа. – Максима не хватало со своим младшим.

– Пусть отдохнут с Надей от своего детского сада, – усмехается Паша.

– Ага, и с пятым вернутся, – иронизирует в ответ Наташа.

– Всё может быть, – загадочно улыбается Измайлов и подмигивает мне.

Сын жадно чмокает губами, почувствовав мой запах, и Паша шире расплывается в улыбке.

– Кто-то проголодался? Корми, лап. Я страхую.

– И я покормлю, – вновь подаёт голос Наташа. – Паш, возьми, пожалуйста, Тима, прогуляйтесь поблизости, а то он изнудился.

– Хорошо, – соглашается Измайлов и идёт за своим любимцем.

– Фух. Ты права. Я действительно отвыкла от подобных аборигенов, – кивает Наташа в сторону мужика, с которым разговаривает Динар.

Я ищу глазами Пашу – он сидит на корточках и о чём-то разговаривает с Тимуром. Тот ему улыбается. Всё сжимается внутри от нежности и счастья, от понимания, какой прекрасный мужчина и человек встретился мне на пути. А ведь я по глупости чуть не оттолкнула его.

– Если годика через два ещё родим по одному, то действительно можно открывать детский сад, – смеётся Наташа и поправляет одежду, покормив сына. Трогает грудь с правой стороны и морщится. – Хотя мне пока больше нежелательно. Дохленькая я. И сердце слабое. Ещё одно кесарево... Это жёстко. Не представляю, как женщины переживают это по четыре и больше раз.

– Сама не зарекаюсь, ибо наследственность так себе. По-женски проблем много.

Паша отводит Тимура к машине Асадова и усаживает в детское кресло. Подходит к нам и, открыв дверь со стороны Наташи, кивает на внедорожник, припаркованный неподалёку.

– Пересаживайся. Динар всё решил. Сейчас расплатится с мужиком и домой поедете. Я пригоню твою машину.

Чувств со временем не становится меньше. Наоборот. Ощущение, будто меня накрывает волнами и каждый раз тянет на глубину всё сильнее.

– Нанянчились? – спрашиваю, когда мы остаёмся наедине.

– Угу. – Измайлов смотрит в нашу сторону. – Уже через час начал без конца повторять «мамама». Лапуль, ты чего так странно улыбаешься?

– Будешь смеяться.

А может, и удивишься.

– Ну.    

– Во время схваток я корчилась от боли и говорила, что больше никогда и ни при каких обстоятельствах не соглашусь на эту авантюру, помнишь?

Паша кивает.

– Беру свои слова обратно. Хочу много маленьких Измайловых. Ради разнообразия можно девочку, но все остальные должны быть исключительно мальчиками, твоими копиями. Миру нужны такие сильные и самодостаточные мужчины.

– Ты ещё, что ли, хочешь? – удивляется он. – Года ведь не прошло, Софья. Беременность проходила тяжело. Я буду честен: ничего против не имею, но нужно полностью обследоваться, исключить риски. А то вдвоём ходить в салон и закрашивать седые корни влетит в копеечку.

– Скряга, – хмыкаю я, и Измайлов расплывается в улыбке.

Берёт в руки телефон и записывает нас к врачу на следующий неделе.

– Ты… Ты… – не могу найти проходящих слов.

– Только не говори, что лучший мужчина в твоей жизни. Буду обвинять в лицемерии, потому что слышу, как это ты нашёптываешь каждый день сыну.

– Ты не просто лучший, ты самый важный и самый любимый.

И я буду самой счастливой, если маленьких мужчин, которыми буду восхищаться и так же сильно любить, станет больше.

Касаюсь Пашиной руки. Он бросает взгляд на меня, опускает глаза на спящего сына. Я помню своё обещание, что стану его тылом, человеком, на которого он всегда сможет положиться. Но пока Паша этот тыл. А я всего лишь небольшая точка опоры. Влюблённая не просто в красивую оболочку, а в человека, который отдаст за меня и наших детей жизнь, если это потребуется.

Измайлов включает поворотник и прижимается к тротуару. Протягивает руку и гладит меня по щеке. Снова накрывает волнами эйфории и тянет на глубину, когда он так смотрит. Дыхание становится учащённым.

– Понравилась ты мне с самого начала, лап. Милая такая, глаза как у кошки сверкают, когда злишься.

– Как у блудной? – вспоминаю я.

– О да, – соглашается Паша. – Блуда в тебе много, – усмехается он и вдруг становится серьёзным. – Но больше мне нравится, когда твои глаза сияют от любви. Так, как ты, ещё никто и никогда на меня не смотрел. Моя это заслуга или твоего большого сердца – не знаю. Эти чувства часто терзают, от них рвёт в клочья всё внутри, особенно когда срываюсь по пустякам или необходимо быть далеко от вас. Но это того стоит.

Закусываю губу и не могу отвести от него глаз. Если бы не спящий маленький человек на руках, я бы уже сидела на Измайлове верхом и целовала. Что, впрочем, и собираюсь всё-таки сделать. Перекладываю сына в детское кресло и пристёгиваю. Минуя коробку передач, сажусь на Пашу и обнимаю за шею.

– Ай-яй-яй, лап, ну что за легкомысленное поведение? – подначивает он. – Наташа будет в бешенстве, когда узнает, чем мы занимались в её машине.

– До блуда не дойдёт, – усмехаюсь я. – Показать тебе космос в одно касание?

Это не мои слова. Паша так часто говорит, когда мы остаёмся наедине, а сын спит в детской.

– Попробуй, лап, – с вызовом произносит он. – Только сильно не увлекайся. Зрителей много.

Я впиваюсь губами в его рот. Измайлов на секунду замирает, а потом отвечает мягким напором языка. Чувствую под собой твёрдость и вжимаюсь в неё сильнее. Все ощущения рядом с ним – до вспышек перед глазами. Действительно, космос. Да, любить иногда очень больно, безумно тоскливо, особенно когда Паша уезжает в командировки – он много сил и времени отдаёт работе. Приходится собирать волю в кулак и отпускать его, но в такие мгновения, как сейчас, я самый счастливый человек на свете. И как же приятно осознавать, что эти чувства взаимны.

– Мои глаза так сияют, благодаря тебе, – говорю задыхаясь. – И это никогда не изменится, Паш. Обещаю.