– Миа рассталась с жизнью по собственной воле, – говорю я. – Предпочла смерть играм «Лан корп». Она была… смелой.

Деклан опускает взгляд, и я тут же понимаю, что сказала не то. Выходит, я только что назвала Уэсли трусом, ведь он-то выбрал игру, а не смерть.

– Я не хотела… Я не имела в виду, что Уэсли…

– Я знаю, – отвечает Деклан и грустно улыбается. – Извини, Вертью. За то, что врал тебе. За то, что подверг тебя опасности. За все.

– И ты меня извини.

Он целует меня. Я понимаю, что плачу, только когда чувствую на губах вкус собственных слез. Я отстраняюсь, вытирая лицо обеими руками.

– Дальше по сценарию ты должен отколоть какую-нибудь дурацкую шутку насчет того, что я хнычу, как маленькая.

– Не сейчас, – тихо отвечает Деклан. – Вертью, в машине ты обещала мне что-то рассказать…

В голове у меня громко и отчетливо раздается голос Оливии: «Не рассказывай им ничего!»

Несколькими часами раньше я вверила Деклану свою жизнь, а всего минуту назад попросила прощения за ложь. Должна ли я ему довериться? Открыть то, о чем Оливия молила не рассказывать?

– Клавдия?..

Я оглядываю комнату: кровать с мягким матрасом, стеклянный экран на столе, безликие обои в пастельных тонах. Тошнотворный запах чистящего средства, мигающие зеленые лампочки, встроенные в стену… Почему-то мне вспоминается «Пустошь».

Я вижу перед собой штаб-квартиру «Лан корп».

Вижу хорошо обставленную тюремную камеру.

Нет, доверять нельзя никому.

– Томас показал мне новую игровую платформу. Хотел, чтобы я ее протестировала. Вместе с Оливией.

– Это все, что ты хотела рассказать?

Я делаю вид, что раздумываю. Потом наклоняю голову Деклана и прижимаюсь губами к его губам. Когда поцелуй оканчивается, Деклан с трудом переводит дыхание и не открывает глаз. Он не видит, как я содрогаюсь, прежде чем соврать:

– Да, все.

* * *

Спать я не могу, поэтому просто лежу и смотрю в потолок, стараясь не обращать внимания на мигающие зеленые лампочки. Я знаю, что за мной следят – записывают каждое мое слово. И я должна выяснить почему.

Я ударяю кулаком в подушку, перекатываюсь на бок и упираюсь взглядом в очередную зеленую лампочку. Надо закрыть глаза, перевернуться на спину или придумать еще что-нибудь, лишь бы не смотреть на этот мигающий огонек. Но я не могу. Я оцепенела.

А потом на меня обрушивается воспоминание – последняя деталь головоломки.

В глаза мне светит зеленый огонек, и я моргаю. С трудом ловлю ртом воздух, стараясь подавить подступающую тошноту.

– Зачем Томас поместил меня в игру прошлой ночью? – спрашиваю я. – Кажется, я убивала. Что происходит?

Что-то щелкает, и зеленый огонек гаснет. Теперь я ясно вижу перед собой человека – осунувшегося, измученного, обеспокоенного. На его лице мгновенно сменяются десятки эмоций, однако приятных среди них нет. Он со вздохом кладет в карман фонарик в виде авторучки и какое-то время смотрит в пол, а когда поднимает голову, по его лицу текут слезы.

– Папа…

Он прикладывает палец к моим губам, потом наклоняется и приникает щекой к моей щеке.

– У нас мало времени… Я вел себя безрассудно. Я вел себя безрассудно и использовал тебя в интересах «Лан корп». И сегодня за это расплачиваюсь.

Я отталкиваю его руку:

– О чем ты?

– Даже если тебя поймают, Томас не допустит твоей смерти. Я позаботился об этом еще шесть лет назад, когда мы вживляли вам с Оливией чипы. Томас даже не догадывается, что я сделал. Если он узнает, то…

Отец не оканчивает фразы, и в сердце мне вонзается панический страх.

– Что? – спрашиваю я. – Расскажи, что ты сделал!

– Я модифицировал вашу церебральную связь. Если ты погибнешь, Оливия погибнет вместе с тобой.

Отец говорит громко, словно хочет, чтобы его услышали. Потом он трижды сжимает мою ладонь между большим и указательным пальцем. Это наше особое рукопожатие – мы придумали его специально, чтобы делиться секретами втайне от мамы. Я поднимаю голову и вижу, как он произносит одними губами:

– Ты можешь ею управлять.

– Как?

– Джиллиан о тебе позаботится, – продолжает отец, не обращая внимания на мой вопрос. – Она не позволит отправить тебя на реабилитацию. Ты останешься разумной и сможешь воспользоваться связью с Оливией, чтобы сбежать.

Я плачу, как маленькая. По щекам катятся огромные, жгучие слезы. Плачу от страха и от боли – в голову словно впиваются острые ногти. Я знаю: должно случиться что-то плохое – гораздо хуже игры, в которой я побывала прошлой ночью. Хуже «Войны».

– Никогда, ни при каких обстоятельствах, не рассказывай о том, что я сделал.

Я не отвечаю. Тогда отец хватает меня за подбородок – так крепко, что я вздрагиваю, – и поворачивает лицом к себе.

– Клавдия, ты меня поняла?

– Да.

– Не рассказывай им ничего.

Отец стучит в дверь камеры. Она открывается, и входит Беннет – со щербатым лицом и кривыми зубами. Отец подталкивает меня к нему:

– Беннет поможет тебе сбежать.

– А как же ты? Как…

– Со мной все будет хорошо. Помни: никому не рассказывай!

После этого воспоминания все встает на место.

Томас Ланкастер на одну ночь поместил меня в «Войну», чтобы проверить, сможет ли Оливия управлять мной в «Пустоши».

Отец объяснил мне, что сделал, а потом попытался спасти, поручив своему личному охраннику Беннету.

Беннет предал меня и отдал на растерзание Ланкастеру с Оливией.

Созданная отцом программа «Джиллиан» должна была уберечь меня от реабилитации, чтобы я смогла сбежать из «Пустоши». Потом отец дал ей вторую команду – заботиться обо мне. Тогда «Джиллиан» решила, что изменить мое сознание – безопаснее, чем оставить меня полностью разумной. А может, она сама себя перепрограммировала – как в тот раз, когда Томас Ланкастер попытался поместить меня в реабилитационную симуляцию. Пока Оливия управляла моим телом, программа отца манипулировала моим сознанием.

Я зажмуриваюсь, чтобы остановить жгучие слезы. Не знаю, убил ли Томас моего отца той ночью или отправил его в одну из игр. Может, он тоже прячется под землей, как я?

Вернее, не прячется, а сидит в заточении.

В голове вспыхивает еще одно воспоминание; Оливия чуть старше, чем в предыдущем воспоминании, где на ней было голубое платье.