Потом я поставила на проигрыватель пластинку Моцарта Миротворца. Он всегда создавал мне нужное настроение. А этот Макиавелли, сидя в кресле, не отрываясь от какой-то книги по юриспруденции, говорит: «Нельзя ли потише?»

— Я думала, тебе нравится Моцарт.

Он даже не ответил.

— Наверное, так и ведут себя семейные пары, — не выдержав, нарушила я молчание.

Он кладет в книгу закладку, закрывает ее, вздыхает.

— Извини.

— В чем дело, Джордж?

Я пошла к проигрывателю, чтобы выключить его.

— Выключать не обязательно, — остановил он меня. — Я лишь просил уменьшить громкость.

— Мое поколение не привыкло к тихой музыке. Могу я тебе что-нибудь почитать?

— Последний раз мне что-либо читали за десять лет до твоего рождения.

Сегодня он чувствует себя стариком.

— А что ты хочешь почитать?

Я достаю из брифкейса несколько листков.

— «Во славу известняка» Одена. Знаешь эту поэму?

— Нет.

— Мое лекарство на все случаи жизни.

— Снимать копии с книг противозаконно, — замечает он.

— Это моя книга. Если я переписала стихи, что в этом противозаконного? О господи, ну и странные же у нас законы. Так мне читать?

— Поэма длинная?

— Нормальная. Но я не хочу навязываться.

— Послушай, голова у меня забита совсем другим. Я не смогу сосредоточиться.

— Скажи мне, в чем дело?

— Не сейчас.

— А что ты читаешь?

— Стенограммы процессов.

— Это все, что ты можешь сказать?

— Процессов, связанных с изнасилованием. Послушай, Брейди попытается сделать все, чтобы дело не дошло до суда. Его стратегия — запугать тебя, чтобы ты отказалась от обвинений. Без тебя прокурору в суде делать нечего.

— Я знаю, что не откажусь. Давай я почитаю тебе Одена.

— Мне уже доводилось общаться с Брейди. Стопроцентный садист. Обычно он добивается желаемого. И весь цветет, если ему удается открутить кому-нибудь яйца.

— Тогда я в полной безопасности.

— Брейди ты и не нужна. Разве ты не видишь, что нацелился он на меня? Я бы с превеликим удовольствием повозил его рожей по гравию, но в данной ситуации у него есть, чем меня прижать.

— Мною?

— Нашими отношениями. Он все выяснит, если ты будешь приезжать сюда.

— Ты хочешь, чтобы я держалась подальше?

— Как адвокат? Да.

Я лежала на диване, впитывая в себя звуки музыки, думая о том, что Жозефина де Богарне[27]не стала бы сидеть, слушая музыку, она попыталась бы отвлечь его от мрачных мыслей.

Я села. Он не поднял головы.

Я встала. Заметил бы он, если бы я встала на голову? Я пошла в ванную, сняла блузку, туфли, брюки, колготки, потерла рукой талию, там, где остались красные полоски от резинки. С трудом подавила искушение потереть и ниже. Приоткрыв дверь в гостиную, увидела, что он торопливо что-то записывает. В чем мать родила прошествовала к дивану, вытянулась на нем. Он ничего не замечал!

Пластинка, слава богу, кончилась. Я не стала ее переворачивать. Тишина, похоже, удивила его. Он-таки поднял голову.

— Боже мой, — вырвалась у него.

Я отвернулась к стене. Пусть думает, что ты застенчива. И показываешь ему свою великолепную задницу. Мои уши, как уши кролика, ловили малейший звук. Он отложил книгу. Он закрыл и отложил блокнот. Он встал и идет к дивану. Я повернулась к нему. Он упал перед диваном на колени.

— Ты очаровательна.

Он положил руку мне на живот.

— У тебя такая нежная кожа.

Тут в окне что-то вспыхнуло.

— Господи! — мгновенно он вскочил на ноги, метнулся через комнату, распахнул окно, стараясь кого-то схватить.

Выругался, бросился к двери. Я слышала, как он бежит по усыпанной гравием подъездной дорожке.

Я ретировалась в ванную, схватила свою одежду, прижала ее к себе.

Когда Джордж вернулся, на его щеках ходили желваки.

— Сукин сын. Удрал.

— Кто-то нас сфотографировал.

— Готов поспорить на последний доллар, что фотографию заказывал Брейди.

— Мы же ничего не делали.

— Разумеется, нет. Ты лишь лежала голая, а я гладил тебя по животу. Какая еще фотография нужна для шантажа?

— Это нелепо, — возразила я. — Все, что мы с тобой делаем, мне только в радость.

— Ты-то здесь при чем? Я думаю о том, кому он намерен показать эту фотографию.

— В суде?

— Брейди не так глуп. Такие вещи не приносят в зал суда. Если я не ошибаюсь, он использует фотографию в ближайшее время.

— Как?

— Поставь себя на его место, подумай, что он может предпринять. Черт возьми, ты могла бы задернуть занавеску, раз уж решила раздеться!

— Я не думала, что кто-то меня здесь увидит. Дом в лесу, соседских окон нет.

— Фотографировал профессионал.

— Я только хотела тебя развлечь.

— Понимаю.

— Неужели адвокаты способны на такое?

— Некоторые заходят дальше, чем другие.

— А ты?

Прежде чем ответить, он долго разглядывал свои пальцы.

— Послушай, Брейди фотографировал не сам, он нанял человека. Я же кое-что купил.

— Фотографию?

Томасси кивнул.

— Такую же?

— Нет, газетную вырезку.

— С тем чтобы добиться такого же результата?

— В каком смысле?

— Морально подавить человека. Это все, чему вас учат на юридическом факультете, грязным приемам?

— На юридическом факультете такому не учат.

— Думаю, мне лучше одеться, — на полпути к ванной я остановилась. — Кому он собирается показать эту фотографию?

— Это только догадка.

— Поделись со мной.

Лицо его разом осунулось.

— Твоему отцу.

Моя секретарь сказала, что звонит некий мистер Брейди. Хочет поговорить со мной о моей дочери. Какой дочери? Она отключила аппарат внутренней связи, а включив вновь, ответила, что о Франсине. Я не знал никакого Брейди, но обеспокоился, не влипла ли Франсина еще в какую-то историю.