— Я люблю тебя, — сказала она, судорожно сглотнув ком в горле. Она улыбалась ему. — Я так тебя люблю.

— Я знаю, — сказал он и поцеловал ее. Губы его обжигали, мускулистые руки по обе стороны от ее плеч держали ее в плену. — Я тоже тебя люблю, но улыбка у тебя слишком уж сладострастная. Ты не должна так улыбаться никому, кроме меня.

Она застонала, жесткое давление его тела усиливало возбуждение. Поцелуи горячили кровь. Он прилег рядом, поднял ее руки вверх и, соединив вместе, одной рукой прижал оба ее запястья к подушке. Она почувствовала влажное тепло внизу. Она таяла от желания. Кит же целовал ее шею, спускаясь все ниже, к груди. Вайолет прогнулась навстречу ему, когда он нежно захватил губами ее почти болезненный от нестерпимого желания сосок.

— Кит… — Вайолет ощущала спазмы внизу живота. Наслаждение неожиданно, резко накрыло ее, как приливной волной. И, словно Кит чувствовал то, что чувствовала она, и стремился усилить ее желание, он глубоко погрузил в нее пальцы в тот же миг, как прикусил сосок. Он втянул сосок в рот и начал посасывать его. Вайолет чувствовала, что похоть вот-вот завладеет всем ее существом, а рассудок уже не может контролировать реакции тела.

Связь с реальностью прервалась. Мир рассыпался на мелкие осколочные фрагменты. Вайолет всхлипывала, и стонала, и извивалась во власти непреодолимых первозданных сил, которые Кит высвободил из плена. Но даже тогда, еще до того, как закончился ураган, она знала, что хочет большего.

— Я так долго тебя ждал. Я не могу больше ждать ни мгновения.

— И я не могу, — прошептала Вайолет. — Возьми меня. Покори меня. Всю меня. И… дай мне возможность двигаться. Дай мне прикоснуться к тебе.

— Обхвати меня ногами. Я буду твоим мечом и твоим щитом.

Кит отпустил ее запястья, и губы его плотно сжались, когда она робко, подушечками пальцев провела по его спине сверху вниз. Ее тело было воплощением чувственности, распростертое на покрывале алого цвета. Вайолет его женщина. Его единственная.

Вайолет взглянула Киту в глаза, желая сказать взглядом, чтобы он не робел. Он ее муж. Ее Кит. Но он был больше, чем просто Кит. Он всегда умел взять ее в плен, в какую бы игру он с ней ни играл.

И он тоже это знал.

Кит приподнял Вайолет за бедра и вошел в нее стремительным рывком.

Вайолет прогнула спину, чувствуя, как растягивается ее лоно, вбирая в себя Кита.

— Сладкая моя, — прошептал он, успокаивая ее.

Он снова вошел в нее, теперь уже не встречая сопротивления, во власти одной потребности сделать ее своей, скрепить их союз. Он вошел в нее так глубоко, как только она могла его принять, и затем толкнул себя еще глубже. Еще раз. Еще и еще. Ощущения становились все сильнее, все острее, все ненасытнее.

Вайолет всхлипнула, но Кит не отступил. Он атаковал все жестче, все резче, наступление его не могла остановить никакая сила. Совершенство, о котором он мечтал. Он наполнял ее и переполнял, так чтобы привязать ее к себе на веки вечные.

В сгустившейся тьме Кит, счастливый, лежал на кровати, обнимая свою новобрачную. В полночь в парке должны были накрыть ужин с шампанским — неофициальное открытие праздника. Но пока до полуночи было еще далеко, и из сада сюда доносились смех, крик, который подняли дерущиеся мальчишки и отчитывающие их гувернантки. Пройдет пара лет, и, возможно, он будет гоняться за собственными отпрысками по Манкс-Хантли.

Все возможно, думал Кит.

Еще даже пятница не наступила — день официального начала приема в загородной резиденции Эмброуза, а он уже взял в жены любовь всей своей жизни, покончил с враждой со старым другом и провел поединок с молодым дураком.

Кто может предугадать, что готовит для нас будущее?

— Кит… — прошептала Вайолет, привлекая к себе мужа. В комнату полился лунный свет, в камине догорали угли… Вайолет погладила Кита по бедру, он снова вошел в нее.

— На этот раз мне придется быть с тобой нежнее, — сказал Кит ласково. — Завтра вечером тебе будет больно танцевать.

Перспектива потанцевать завтра радовала Вайолет, но еще приятнее было чувствовать в себе Кита и думать, что этот раз не станет последним.

— Я целый год брала уроки танцев у очень требовательного учителя. Я думаю, что справлюсь.

— Возможно. — Кит улыбнулся прежде, чем вновь пригвоздил Вайолет к кровати. — Но я учитель иной школы. Мой курс будет немного более интенсивным.

Уинифред не хотела приводить с собой дочь на встречу с баронессой. Приглашение от леди Эшфилд могло означать очередной выговор, а девочке ни чему слышать, как отчитывают мать. Но в последний момент сестру Уинифред вызвали из ателье, и Элси было не с кем оставить. Едва ли Уинифред могла привести маленькую девочку в фехтовальный салон к Киту.

— Веди себя хорошо, Элси. — Уинни шепотом отдавала дочке последние наставления перед тем, как постучать в дверь респектабельного дома своей бывшей нанимательницы. Уинифред крепко сжала затянутую в перчатку руку Элси и придирчиво осмотрела ее подбородок, не остались ли на нем крошки. — Баронесса временами бывает гневлива, — сообщила она Элси, собираясь постучать в дверь. — Она грозная леди. Просто поиграй со своими куклами в саду или на кухне, если она разрешит тебе…

Дверь распахнулась.

Уинни в удивлении заморгала, увидев перед собой знакомого дворецкого. За десять лет морщины на его лице стали глубже. И улыбка его была такой теплой, такой приветливой, что от наплыва чувств Уинифред лишилась дара речи.

— Мисс Хиггинс, — сказал он с низким поклоном, — пожалуйста, проходите в гостиную. Баронесса вас ждет. — Он указал на открытую дверь в конце одного из двух коридоров, ведущих из холла в дом. — А вы, мисс Хиггинс, — обратился он с поклоном к Элси, — приглашаетесь на кухню, где кухарка приготовила для вас чай с пирожными.

Элси повернулась к матери:

— Можно?

Уинифред кивнула. В другом коридоре появилась горничная и с дружелюбной улыбкой поманила к себе девочку. Уинифред взглянула на Твайфорда, ища в нем поддержки, поскольку мужество ее таяло на глазах.

— Наверное, мне сейчас воздадут по заслугам, — сказала она тихо.

— Вне сомнения, мисс.

Подошел лакей и взял у нее перчатки, жакет и вышитый бисером ридикюль. Если ей поначалу и показалось лицо Твайфорда приветливым, то это наверняка было лишь игрой ее воображения. Сейчас, когда он провожал ее в гостиную баронессы, она ровным счетом ничего не могла прочесть на его каменном лице.

Грозная?

Нет. Леди Эшфилд, сидевшая в кресле у окна, выглядела маленькой и беззащитной. И вновь Уинифред задумалась о том, не слишком ли бурное у нее воображение? Ей показалось, что она заметила улыбку на лице старой дамы до того, как лицо ее приняло привычное суровое выражение. И все же голос леди Эшфилд она точно не придумала, и он был все таким же, отчетливым и полным горделивого достоинства.