А потом я вижу Лео. Сидит в кресле, связанный, как колбаса, с кляпом во рту. Но во всей его позе, во взгляде нет ничего, кроме спокойствия и уверенности. Даже в таком плачевном виде.

— Я бы предпочла с тобой никогда не встречаться, ты же знаешь, — говорю правду и заставляю себя отвести глаза от мужчины, который дороже мне всего на свете.

Почему он здесь? Что пошло не так? Почему его не отдали отцу? Меня принесли в жертву зря?

Это может значить только одно: я здесь, и я должна спасти человека, которого люблю больше жизни. Тот, ради которого я могу умереть.

— Знаю, Таня, — снова он трогает моё лицо — поправляет волосы, любуется.

Годы не изменили его. Сделали лучше, совершеннее. Но красота, идеальные черты больше не радуют глаз, а отталкивают.

— Есть хочу, — говорю правду. — Или ты будешь меня морить голодом?

Я не знаю, что за мысли бродят в его голове. Потому что я предательница в его глазах. Та, что сдала его с потрохами, став невольной свидетельницей преступления.

Он хочет отомстить? Поиздеваться? Унизить? Убить?

Снова слишком много вопросов.

Но то, как он себя ведёт, как смотрит, даёт понять: прежде чем задушить мышку, кот желает насладиться охотой.

— Всё, что пожелаешь, моя богиня, — склоняет голову Кракен. Золотые волосы картинно падают ему на лоб.

— Королева, — произношу чётко и легко двигаюсь по кабинету. — Зови меня королевой.



Лео

Настоящее время

Отец на него орал. Обзывал по-всякому.

— Не рви жилы, — сказал Лео ему. — Тебе вредно.

И отец захлебнулся. Потерял дар речи, только мычал что-то нечленораздельное. Шила в мешке не утаишь, а, предав, не станешь лучше. Поэтому важно всё переиначить.

— Да, я знаю, что поступаю глупо и безответственно, — проговорил Лео, чтобы дать понять: это только его решение, и никто не волен распоряжаться судьбами людей по своим хотелкам. — Я не могу предать. Буду с Таней рядом.

Всё остальное отцу знать не обязательно. Пока. А дальше будет видно.

— Думаю, ты пожалеешь, — улыбался ему в лицо Кракен, пока его гориллы добросовестно трудились, чтобы превратить его в бревно, овитое верёвками.

— Никогда, — парировал Лео перед тем, как онемел: кляп ему засунули надёжный.

На Таню больно смотреть. Тоненькая, хрупкая, почти девочка. Облегающие лосины, толстовка болтается. Под ней — выпирают ключицы. А Кракен не отказывает себе в удовольствии прикоснуться к его девочке.

Как же она, наверное, боится. Виду лишь не показывает. Походка у неё лёгкая и глаза бездонные.

А всё, что происходит потом, видится за гранью понимания. И её жесты, и вызов, прозвучавший прямолинейно и бескомпромиссно:

— Зови меня королевой.

Он видит, как замирает Кракен, а потом прикрывает ресницами взгляд, в котором сквозит восхищение его Таней.

— Смело. И безрассудно. Ты же знаешь, что я никогда не назову тебя так. Что ты в нём нашла? — он снова делает какой-то знак, и через несколько минут им приносят еду.

Эти не привыкли подносы таскать. Руки грубые, движения неловкие. Но им, наверное, хорошо платят, раз они так беспрекословно служат своему золотоволосому божку.

— Какая тебе разница? — пожимает плечами Таня и начинает есть. — Ты ведь не для того меня сюда притащил.

— Может, и для того, — Кракен сидит, как примерная жена: голову рукой подпёр, любуется, как Таня жуёт мясо. — Понять хочу. Ведь я тебе нравился, Таня. Я был первым, кто тебя поцеловал.

Слышать это больно. Невыносимо. Но Лео знает: Кракен для того и ведёт эти беседы, чтобы причинить боль. Разрывать руками старые раны и наносить новые.

— Нравился, — соглашается она. — А тебе нравилось забирать чужое. Легко быть влюблённой дурочкой в пятнадцать. А тобой двигал спортивный интерес.

— В самом начале, — прикасается он к её руке, проводит большим пальцем по кисти, очерчивая по кругу тонкую выпирающую косточку. — А потом я понял, что не могу дышать без тебя.

— Если бы не мог, то не выжил бы. Так что всё в порядке с твоими лёгкими.

Кракен смеётся, запрокинув голову, и Лео ловит Танин взгляд — жёсткий и какой-то расчётливо-холодный. Она словно чего-то выжидает.

— Выжил всем назло, чтобы встретиться с тобой, — опускает он ресницы, пряча глаза.

— Знаешь, что для чаек важнее всего? — спрашивает она, склонив голову набок. — Свобода. Возможность лететь. А ты… слишком душишь. Давишь. Сажаешь в клетку. А чайка не курица, которой достаточно гнезда, чтобы нести яйца, и кормушки, чтобы быть счастливой.

— Я подарю тебе весь мир, моя чайка. Море. Золотой песок. Города и страны лягут у твоих ножек. Чтобы быть счастливой, не обязательно лететь слишком высоко. Там, знаешь ли, кислорода не хватает и тепла. Там слишком много опасностей, что подстерегают хрупкие крылья. Я вернулся, чтобы тебя забрать, Таня.

— А меня ты спросил, чего хочу я? — смотрит она Кракену в глаза.

— Спрошу. И не один раз. Но потом. Позже. Ты наелась? Наговорилась? Поздно уже. Пора спать. А завтра… будет новый день. При солнечном свете ночные тени уходят, и мир кажется понятным и простым. А пока… Небольшой аванс. Ты ведь задолжала мне, Таня, не так ли?

Он тянется к ней, желая поцеловать, но Таня ускользает, вскакивает легко на ноги.

— Убегаешь? Побегай. Мне это даже нравится — твоя строптивость. Лёгкие победы никогда меня не интересовали. Скучно.

Кракен словно жалуется, а сам полон азарта.

Шум за окном его отвлекает, заставляет насторожиться. Он на какой-то миг выпускает Таню из поля своего зрения. И тогда она совершает невероятное. То, чего Лео от неё никогда не ожидал.

Таня

После того, как телефон остался при мне, я ждала. Надеялась на призрачное чудо. На то, что Сашка найдёт нас. Поможет, как и обещал. Поэтому тянула время, разговаривала, несла чушь, усыпляла бдительность.

Я знала, если мне выпадет шанс, он будет единственным, поэтому я не имела права на ошибку.

Кракен, как специально, не сводил с меня глаз. Я реально оценивала себя и свои силы. Здоровый, неплохо тренированный мужчина и я — с виду слабая и нежная, но давно умеющая за себя постоять.

Когда разные весовые категории, помочь может внезапность и то, что противник не ждёт от тебя никаких сверхспособностей.

Кракен не ждал, но был осторожен. До тех пор, пока за окном не начался шум.

Это был мой звёздный час. Я прыгнула и с разворота ударила Кракена пяткой в лоб. Он не ожидал, а из-за этого удар получился сильным. Падая, он ударился головой об угол стола да так и замер с удивлением на лице.