– Эй! – мужик машет руками.

Солис не отступает. Почему она так? И все же она знает, что к моменту, когда я взорвусь, меня уже ничто не сможет остановить, даже этот шкаф, что является ее мужем.

Делаю глубокий вдох. Не могу успокоить поднимающееся во мне давление. Мне необходимо, чтобы она ушла, и я бы наконец стал плохим и отпустил все, что давит на меня.

– Я просто хочу, чтобы мы поговорили… как раньше, – умоляет она.

Ее голос дрожит. Я задыхаюсь.

Делаю глубокий вдох и после долгой паузы холодно бросаю:

– Ты не моя мать, помните это, миссис Солис? Я ничего не подписывал! Так что просто выполняй свою гребаную работу и отстань от меня со своими бредовыми материнскими чувствами. Я не твой сын и не имею никакого желания им быть, улавливаешь?

Смотрю ей прямо в глаза, пока по щеке течет слеза. Отталкиваю ее настолько осторожно, насколько только могу, и быстро взбегаю по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки, чтобы убежать от боли, источником которой являюсь я сам. Я, конечно, сволочь, но ей нужно прекратить все это. Скоро у нее будет ребенок, который действительно принадлежит ей, так что пусть лучше я сожгу мосты сейчас, чем она сделает это позже, потому что у нее уже не будет на меня времени. Понятно, что и мне плохо во всей этой истории, но так лучше. И потом, у меня сейчас есть Елена: даже если она кричит на меня – она все равно рядом.

С силой захлопываю дверь своей комнаты, заставляя стены трястись, ударяю кулаком по стене. Больно, но все же недостаточно эффективно, чтобы избавиться от всего, что творится в моей голове. Если мне нужно ее продырявить, чтобы успокоиться, я это сделаю.

Ударяю еще раз и еще раз десять. В мою комнату яростно врывается тень, и я поспешно отступаю, когда мой бешеный взгляд падает на львицу.

Она холодно смотрит на меня. Почему я вдруг разозлился на себя за то, что так взбешен? Несмотря на чувство вины, которое я испытываю, гнев меня не покидает.

Кажется, что только из гнева я и сделан.

– Тебе не стыдно? – спрашивает она, нахмурившись.

Опускаю кулак, не сводя с нее глаз.

– Мне стыдно, Елена. Но я не умею делать ничего, кроме зла и боли. И в промежутках между ними я предпочитаю подраться, это бесплатно. Когда слов уже нет, в ход идут кулаки.

– Натали плачет… Черт возьми, почему ты такой придурок? Она хочет помочь тебе, неужели так сложно понять?

Снова наступает тишина. Руки чешутся что-нибудь ударить, а Елена подливает масла в огонь. Возможно, Солис хочет для меня только хорошего, но я неисправим и не хочу никого тащить за собой.

– И ты хочешь мне помочь? Пока не помогут тебе, ты сам никому не сможешь помочь, бедняжка, – добавляет она.

Дыши, чувак…

– Проваливай.

Я больше ворчал, чем говорил, но Елена меня прекрасно понимала. Она смотрит на меня, но не шевелится. Мотает головой и устремляет на меня высокомерный взгляд.

– Да пошел ты, понял? К черту таких придурков, как ты, слишком эгоистичных, чтобы понять, что их любят! – выпаливает она.

Я бы мог выместить свою ярость на ней, но останавливаю себя.

– Если ты и дальше будешь себя так вести, останешься один. И знаешь что? Ты это заслужил.

Нет… не говори так… я не заслужил той дерьмовой жизни, которая мне досталась с рождения. Я не заслужил быть сиротой, этой изоляции, боли. Я не заслужил постоянно верить, а потом постоянно разочаровываться. Я больше не хочу верить.

– Ты… – начинает она.

Взглядом умоляю ее замолчать. Еще чуть-чуть, и мой гнев выплеснется на нее, но я вовсе не хочу причинять ей боль.

– Ты просто чертов эгоист… – выдыхает она.

– Заткнись уже! – яростно ору, и, сам того не осознавая, устремляюсь прямо на нее.

Стоп!

Отступаю. Пугаю сам себя. Валюсь на кровать, отстранившись от нее.

– Я так и сказала… эгоистичный и…

– ЗАМОЛЧИ! Причем тут мой эгоизм, черт побери? Я причиняю ей боль! Она должна перестать носится со мной. Ради ее собственного чертова блага и ребенка.

Я заорал так громко, что она подняла руки, чтобы защититься. Закрываю глаза, усаживаясь на постели. Закрываю лицо руками, локтями упираясь в колени. Почему мне всегда нужно взорваться, чтобы то, что я чувствую, вышло наружу? Почему это должно так больно разносить меня изнутри, да так, что я даже дышать не могу? Другим гораздо проще, для меня же это пытка. Елена рушит мои барьеры, как карточный домик.

– Тогда скажи ей… – шепчет она через мгновение.

– Я не умею.

– Нет, ты же только что смог.

Мне не нравится выражать все вот так. Ненавижу себя, когда кричу.

Снова наступила тишина. Вытираю щеки. Неужели это войдет в привычку – орать как идиот?

Я никогда так не поступлю. Львица поворачивается ко мне спиной, собираясь уйти.

– Я не хочу тебе помогать… Я просто не могу.

Мое сердце заколотилось. Она не «хочет», и это моя вина.

– Прости… – выдыхаю я, не очень-то этого желая.

Слово само вырвалось у меня изо рта, но, в любом случае, уже слишком поздно. Львица останавливается и поворачивается ко мне.

– Что? – изумляется она.

Прости, что обидел тебя, Елена, прости, что кричал на тебя, зная, что ты этого не терпишь, прости, что я… прости, что заставляю тебя… прости, что напугал тебя…

Слова вертятся у меня в голове, но не выходят наружу. Не могу. Брось, парень.

Она не стала больше ждать и ушла, оставив дверь открытой.

Поднимаю глаза. Солис стоит в проходе и почти плачет. Не подходи. Не подходи. Умоляю, не подходи. Оставь меня. Она хмурится и отворачивается. Встаю и захлопываю дверь. Мне нужно побыть одному, чтобы со мной никто не разговаривал, чтобы тишина давила на меня, чтобы буря, бушующая в моей голове, утихла.

* * *

Несколько часов я просто лежал на постели. Потом отжимался, пока не свалился от усталости. Руки болели так, что слезы снова подступили к глазам. Упал на кровать, закрыв глаза. Несмотря на все усилия, мой разум все еще не мог успокоиться и выкурил неизвестно сколько сигарет.

Каждый раз закуривая, я видел, как солнце спускалось чуть ниже. Теперь оно совсем исчезло. Уже стемнело, но сердце временами колотится. Хочу сдохнуть. Если с ним так обращаться и дальше, мое сердце когда-нибудь от меня пешком уйдет. Я почти с нетерпением жду, когда оно это сделает: нет сердца, нет чувств и, следовательно, нет разочарования. Но и львицы тоже больше не будет…

Качаю головой. Эта девчонка имеет надо мной власть. До нее только Солис могла позволить себе наорать на меня, сказать, что мне делать или сломить меня, и не оказаться при этом в больнице.