— То есть все то же, что ты и самой себе рассказываешь ему в оправдание.

— Не рассказываю, а так оно и есть. Но на маму это произвело тяжелое впечатление, и она уехала, скрежеща зубами, и на скулах желваки, а у нее от этого головные боли. Мне было так неприятно! Я всегда стараюсь оберегать мамин душевный покой. Поэтому я позвонила и настояла, чтобы Венди соединила меня со Спайсером, и говорю ему, что он должен позвонить моей маме и извиниться, а он наорал на меня по телефону, что это я должна из виниться, я лгунья и психопатка, если я родилась утром, зачем было говорить, будто вечером? Только психи лгут безо всякой нужды.

— А почему ты ему так сказала?

— Наверно, думала, что вечером вроде как поэтичнее, не помню. Тогда я не придавала этому значения. Я думаю, на верно, Спайсер прав, и я действительно схожу с ума. Наверно, мне правда надо посоветоваться с психотерапевтом, но я не знаю, как сказать Спайсеру. Мне страшно, что он разозлится; он не выносит людей, у которых хлипкие мозги.

— У тебя мозги никогда не были хлипкими, — не согласилась Гильда.

— Должно быть, это из-за беременности.

— Или из-за Спайсера, — сказала Гильда. — Не обходимо учесть и такую возможность. Он тебя морочит, внушает тебе, что ты виновата в том, в чем на самом деле виноват он. Стив говорит, это его манера. Так что, поспрашивать у знакомых насчет психотерапевта для тебя?

— Да, Гильда, пожалуйста. Только по секрету. И лучше, чтоб был мужчина. С мужчиной мне легче будет разговаривать, чем с женщиной.

— Это ты, мама? — удивилась Сюзан, когда Анетта раньше обычного вернулась из клиники. — Я не ждала тебя еще по крайней мере час.

— Почему все окна открыты? — спросила Анетта.

— Я курила, — ответила Сюзан.

— Что именно?

— Просто сигареты.

— Сколько штук?

— Одну. Но меня все равно тошнит.

— Вот и хорошо, — сказала Анетта.

— Спайсер говорит, что наркотики менее вредны, чем табак. Знать бы, где достать, я бы тогда испытала, правда ли, что они веселят душу.

— Когда это он так говорил?

— Сегодня в шесть часов вечера.

— Где он? В кабинете?

— Нет, — ответила Сюзан. — Спайсер ушел из дому в шесть часов пятнадцать минут.

— Куда, не сказал?

— Нет. Оделся очень нарядно. Не по-деловому, в пиджаке и галстуке, а привольно, в замшевой куртке и свитере от Армани. И благоухал лосьоном «После бритья». Ты не думаешь, что он завел интрижку?

— Нет, не думаю.

— Я была поражена, когда услышала от него такое, насчет наркотиков.

— Спасибо и на том. Я тоже поражена. Ты не при готовишь мне чашечку чая, Сюзан?

— Спайсер говорит, что чай тебе вреден. Обычный чай, он имеет в виду.

— Тем не менее я бы выпила чашку.

— Слушаюсь. Почему у вас занятий не было?

— Потому что рушится все. Конец света.

— Мне не нравится, когда ты так говоришь, мама. Будь, пожалуйста, осторожнее, а то я уеду жить к папе.

— Ну и отправляйся.

— Да нет, спасибо. Мне здесь больше нравится. Можно есть у себя в комнате. А в доме у Падди и Пат полагается садиться за стол да еще переодеваться к обеду. Как твое давление?

— Забыли померить в суматохе, — сказала Анетта. — Спайсер, наверно, поехал на переговоры с клиентом, насчет продажи по дешевке последних разрозненных бутылок из партии. Он не говорил, когда вернется?

— Нет, — ответила Сюзан.

Спайсер приехал без тринадцати минут восемь.

— Ты сегодня рано, — заметил он. — Я думал, вернусь, тебя еще не будет.

— Занятия отменили. Я уже пропустила два подряд.

— Ну-ну, только не начинай снова, — сказал Спай сер. — Эти постоянные надоедливые упреки, капаешь, капаешь на мозги. Неудивительно, что я в таком состоянии.

Анетта попросила прощения, пошла на кухню и приготовила сандвичи с беконом и две чашки горячего низкокалорийного шоколада.

— Я не люблю сандвичи с беконом, ты же знаешь, — сказал Спайсер.

— Нет, не знаю. Когда мы только познакомились, мы почти все время питались сандвичами с беконом. Разве ты не помнишь?

— Прости, пожалуйста, Анетта. Не помню.

— И тем не менее так было. Я только что ушла от Падди, и от тебя только что ушла Эйлин. Всякая серьезная стряпня казалась напрасной тратой времени, которое можно вместо этого провести в постели.

— Значит, времена переменились. Анетта, нам обоим, мне кажется, вредно предаваться воспоминаниям о грустном и бес порядочном прошлом. Мы должны думать о будущем. Ну а пока что я сандвичи с беконом не ем. Бекон пахнет соблазнительно, однако свинина — самое вредное мясо из всех.

— Чем, Спайсер?

— Свиньи умные и понимают, что с ними происходит. Поэтому они и чувствуют страдание острее других. Вообще страдание — удел умных, так устроен мир. Но все равно нельзя принимать в этом участие. А что в стаканах?

— Низкокалорийный какао-напиток.

— Который рекламируют по телевидению?

— Он самый.

— Похоже, что беременность притупила твои критические способности.

— То есть мой ум, ты хочешь сказать?

— Если уж на то пошло, да.

— Тебя теперь стало совершенно неизвестно чем кормить, Спайсер, чай и кофе ты больше не пьешь, обычные блюда не ешь. Теперь вот даже от бекона отказываешься.

— Мой организм отказывается принимать стимулирующие вещества и животную пищу. Мне очень жаль, если это причиняет тебе дополнительное беспокойство.

— Спайсер, может быть, ты видишься с кем-то еще?

— В каком смысле «вижусь»?

— Может, у тебя роман с другой женщиной?

— Анетта, у нормального мужчины на одну тебя и то сил не хватит. Ты выматываешь все силы. Сначала подковырки, потом нытье и вот теперь упреки, ревность. Я думаю, это все можно будет увидеть.

— Увидеть? Где? В гороскопе, что ли? В котором будет правильно указано время: не вечер, а утро? Она что, трудится над ним в настоящее время? У тебя роман с астрологиней? Я угадала? Потому что кто-то где-то явно старается настроить тебя против меня. Ничем другим это не объяснишь.

Спайсер расхохотался. Он съел один кусочек сандвича с беконом и отпил полчашки шоколадного питья, сандвич — с удовольствием, питье — без. Потом доел оставшуюся часть сандвича.

— Очень есть хочется, — пояснил он себе в оправдание. — Сдаюсь. Дорогая Анетта! У меня нет ни с кем никакого романа. А у тебя?