— Что ты имеешь в виду?

— Послушай. То, о чем я сегодня догадалась, это что мне с самого начала была уготована эта участь. Меня поймали вовсе не случайно. Меня к этому готовили, и это всегда было в планах Нико.

— Нет, не может быть. Даже если бы все это было правдой, как же остальные? Не ценой же стольких жизней. Нет!

— Ну, не мог же он просто взять и передать меня лордерам, мол, вот, пожалуйста, это наш подопытный кролик, сотрите ей память.

Катран сжимает кулаки.

— Если это правда, я убью его.

— Это правда, он сам мне сказал. Но как же быть со «Свободным Королевством» и всем тем, за что ты борешься?

Глаза у него дикие.

— Как я могу продолжать, как будто ничего об этом не знаю? Как могу ему доверять?

— Просто: не доверяй ему. Я не доверяю. Но это не меняет того, что мы с Нико хотим одного и того же: низвергнуть лордеров. — Я слышу свои слова как бы со стороны и ненавижу себя за то, что защищаю Нико, когда вина за случившееся со мной, с Беном целиком и полностью лежит на нем. Но именно лорд еры стерли память Бену; именно они сделали его таким, каким он стал сейчас. — Но когда лордеров не станет... — продолжаю я и пожимаю плечами. Потом это уже будет другая история. Теперь, когда Катран знает, Нико просто так не отвертится.

— Когда их не станет, — повторяет Катран, и в его глазах я вижу смерть Нико.

— Как думаешь, это реально? Нам действительно по силам одолеть лордеров?

— Да. В этот раз у нас все получится. Мы организованы, как никогда раньше.

— Правда?

— Все готово. Все спланировано. Скоординированные атаки произойдут по всей стране. Будут и убийства ключевых персон, и все именно в ту минуту, когда был подписан договор, положивший начало Центральной Коалиции и захвату ею страны. Но нам по-прежнему нужна широкая поддержка. Без нее... — Он качает головой.

Без нее мы в конечном итоге потерпим поражение.

— Нам нужна мамина речь, чтобы она сказала правду. Но если не скажет, что тогда?

Он разворачивает меня, берет за плечи. Напряженно заглядывает в глаза.

— Нико говорит о плане «Б». Вырезать сердце у лордеров, убив дочь их героя; показать, что никто не в безопасности, что они уязвимы везде. Но не делай этого, Рейн. Спаси себя.

Я сглатываю.

— Лордеры должны быть свергнуты. То, что я вспомнила о Нико, этого не меняет.

Темные глаза Катрана умоляют меня передумать. Не задумываясь, я протягиваю руку, как делала раньше, и легонько дотрагиваюсь до шрама у него на лице. Его почему. В этот раз он не отстраняется.

— Катран, ты был прав, когда сказал, что мне нужно знать, что произошло со мной и почему. Все.

— Ты это серьезно?

— Да. Нико утверждает, что мои родители сами отдали меня ему. Я хочу знать. Мне необходимо знать правду.

— У меня есть кое-что для тебя, — говорит он. — Но только если ты уверена. Ты действительно хочешь вспомнить, что бы там ни было?

— Да, уверена.

Он просовывает руку под рубашку, тянет из-за пазухи кожаный шнурок, висящий на шее. Когда он вытаскивает его из-под одежды, я вижу, что на шнурке что-то висит.

— Что это?

Он снимает шнурок с шеи и протягивает мне.

— Это то, что ты отдала мне когда-то.

Видно плохо, и я на ощупь изучаю вещь, еще теплую от его кожи. Вырезанная из дерева, несколько сантиметров длиной. Ладья, и не просто какая-то ладья, но та самая ладья. Моя ладья. Папина. Мои пальцы помнят ее. Я резко втягиваю воздух.

— Ты ее помнишь?

— Кажется, да. Это что-то из моего детства. Но я не понимаю. Зачем я отдала ее тебе?

— Тебя страшно мучили ночные кошмары. Ты сказала, что хотя и не хочешь совсем потерять себя прежнюю, но и хранить эту память больше не можешь. Ты должна отпустить прошлое, забыть его. Оно как-то связано с этой фигуркой. Ты попросила меня избавиться от нее вместо тебя, потому что у тебя не поднималась рука. Но я сохранил ее, Рейн. Сохранил для себя частичку тебя. Той, которой ты была. Может, она поможет тебе вспомнить.

Я в изумлении смотрю на Катрана. Он хранил что-то, принадлежавшее мне, у своего сердца?

— Спасибо. —Я надеваю шнурок на шею, под одежду. Какой-то непонятный трепет охватывает меня от прикосновения фигурки к моей коже.

— Пора, — говорит Катран, но не двигается, и я тоже.

— Береги себя завтра, — шепчу я. — Славной тебе битвы. — В голове звучит эхо слов Нико: «... и славной смерти».

По спине пробегает холодок.

— С нами все будет хорошо, — отзывается Катран. Медленно, неуверенно он протягивает руки. Жестокие руки убийцы; нежные руки, которые утешают и защищают.

Я шагаю к нему, и он привлекает меня к себе. Его сердце неистово бьется в груди.

— Ступай, — говорит он мне в ухо и слегка отталкивает. — Ив этот раз постарайся по тише.

Я ухожу и через минуту слышу удаляющий звук мотоцикла.

Вернувшись в постель, я крепко сжимаю в руках ладью. Неужели мои руки — тоже руки убийцы? Почему эта ладья так важна? Все, что я знаю о ней, это счастливый сон-воспоминание, в котором я играю в шахматы со своим папой.

Мы бежим. Он держит меня за руку так крепко, словно больше никогда не собирается отпускать. Но ноги слушаются меня плохо, я задыхаюсь. Судорожно хватаю ртом воздух, но его все равно не хватает. Песок скользит под ногами, но я все равно бегу, бегу.

Пока не падаю. Спотыкаюсь, лечу и плашмя растягиваюсь на берегу. Сил не осталось совсем.

— Беги! — Я отталкиваю его, но он поворачивается, обнимает меня.

— Никогда не забывай, — говорит он. — Никогда не забывай, кто ты!

А ужас все ближе. Я слышу его, но не могу заставить себя посмотреть. Он прикрывает меня, но я изворачиваюсь и закрываю его, и глаза мои крепко зажмурены. Я не могу смотреть, не могу.

Какой-то отголосок внутри другого времени, другого места. Полуночные страхи и мягкий голос: давай, Люси, посмотри. Посмотри в лицо тому, что тебя пугает, и оно потеряет свою власть.

Я открываю глаза. Но на этот раз все не так, как тогда, под кроватью.

Этот страх реальный. Он смотрит на меня. Огромные светло-голубые глаза горят смертью и торжеством.

Я резко сажусь в постели, сердце безумно колотится о ребра. Ужас такой реальный и сильный, что я зажигаю лампу и натягиваю одеяло до подбородка, но все равно дрожу как осиновый лист. Еще ни разу ни в одном из повторений этого ночного кошмара я не осмеливалась открыть глаза и увидеть своего преследователя.

Только у одного человека такие глаза.

Нико.