После того как мы входим в дом и включаем единственную лампу, я направляю пистолет на Тайлера и приказываю сесть на кушетку, накрытую клетчатым пледом. Воздух в доме холодный и душный. На полу вокруг нас разбросаны мышеловки, некоторые уже сделавшие свое дело. Я стараюсь не смотреть на неподвижных грызунов. Пытаюсь притвориться, что не чувствую запаха смерти.

— Итак, мы здесь, — говорит Тайлер, подчиняясь моему приказу. — И что дальше?

Я получаю огромное удовольствие от того, что в его голосе слышится дрожь, но беда в том, что я не знаю, что делать дальше. Мои планы ограничивались тем, чтобы заманить его в летний домик. Я хочу, чтобы он сознался. Мне необходимо услышать из его уст слова: «Я изнасиловал тебя». Но я не знаю, как этого добиться. Я подумываю, не приставить ли пистолет ему к виску и не заставить ли его рассказать с мельчайшими подробностями о том, как он напал на меня.

— Помнишь, как ты впервые приехал сюда? — вместо этого спрашиваю я, вспоминая то лето, когда я готовилась поступить в колледж.

Даже несмотря на то, что первые девять месяцев нашей дружбы мы учились в разных школах, мы сблизились во время долгих осенних и зимних вечеров, проведенных за нашим обеденным столом. И во время уик-эндов, когда мы смотрели фильмы ужасов в его доме, потому что моя мама запрещала их смотреть. Развод его родителей был окончательно оформлен весной, и мои мама с папой решили пригласить Лиз и Тайлера провести в июле недельный отпуск в нашем загородном доме. Мы упаковали несколько ящиков со льдом и пластиковые пакеты с едой, уложив в багажники машин еще и спальные мешки, надувные лодки, чтобы спускаться в них по течению реки, и разные игры, в которые мы могли бы поиграть. Тайлер и я ехали в машине моих родителей, а Лиз следовала за нами. Они оба и раньше отправлялись в похожие походы. Но никогда еще не оказывались так далеко от цивилизации.

— Конечно, помню, — отвечает Тайлер. — Ты брала меня с собой в походы по лесу и учила ловить рыбу.

— И еще я учила тебя, как спускаться по реке.

— И ты чуть не утонула, — мягко сказал Тайлер.

И я знаю, что мы оба думаем о том дне, когда моя черная лодка внезапно перевернулась и я попала в водоворот рядом с огромной отвесной скалой. Я помню, как изо всех сил старалась вырваться из затягивающего меня вниз сильного течения. Но мне это не удавалось, и Тайлер одной рукой ухватился за упавшее дерево, а другой ухитрился схватить меня за руку и вытащить из воды.

— Ты спас меня, — говорю я, и на моих глазах выступают слезы.

Воспоминания о таких моментах в нашей дружбе лишь усугубляют весь ужас того, что он сделал в июле. Это только делало еще более ужасным его предательство, усиливало мою боль и заставляло меня чувствовать, что я никогда больше не смогу доверять ни одному мужчине. Тайлер, бывший моим другом столько лет, являлся прямой противоположностью насильнику, каким он стал. По большей части мой мозг был не в состоянии смириться с этим несоответствием. Это сводило меня с ума. То я думала о том, как близки мы были, как часто он поддерживал меня, отказываясь покинуть меня вместе со всеми остальными. То меня приводило в ужас воспоминание о его теле, придавившем меня, о запахе алкоголя, исходившем от него, и об острой боли, которую доставляли мне движения его бедер. Я никак не могла совместить две версии одного и того же человека. Мой мозг упорно твердил, что это не могло быть действительностью.

— Иногда я думаю, что это ты спасла меня, — говорит он. В его зеленых глазах отражается свет от лампы, стоящей на столе рядом с кушеткой.

— Ты это о чем? — спрашиваю я, мгновенно забывая о ярости, которую испытывала при воспоминании о той ночи. — Это ты вытащил меня из воды.

— Я не про реку, — уточняет он. — Я говорю о том, как ты подошла ко мне и села рядом во время той вашей вечеринки, когда отец бросил меня в бассейн. То, что ты стала моим другом, во многих отношениях спасло меня.

Коротко рассмеявшись, я сажусь в кресло-качалку напротив него и кладу пистолет себе на колени.

— У тебя чертовски удивительный способ выражать свою благодарность.

— Я знаю, — говорит он. — Пожалуйста, поверь мне. Я знаю, как безобразно я вел себя. Но ты должна верить, что я никогда не хотел причинить тебе боль.

— Это ты просто так говоришь. А я буду продолжать говорить: то, что ты хотел сделать, совсем не важно. Важно то, что ты сделал. А ты изнасиловал меня, Тайлер. Так что скажи это. Просто признайся в этом, и тогда мне не нужно будет стрелять в тебя.

Я стараюсь казаться сильной, опасаясь, что он раскусит мой блеф. Я не знаю, хватит ли мне смелости нажать на курок. И я не знаю, смогу ли я выполнить свою угрозу.

— Ты не станешь стрелять в меня, — говорит Тайлер, но в его голосе слышится нотка неуверенности. Он испытывает меня, пытаясь решить, сможет ли выйти победителем в этой битве характеров.

— Откуда у тебя такая уверенность? — спрашиваю я, глядя ему в глаза и поглаживая свободной рукой холодную сталь пистолета. Одним движением большого пальца я снимаю предохранитель и с вызовом смотрю на него, словно говоря: «Ну же, давай, испытай меня!»

— Потому что ты не такая, — отвечает Тайлер. — Единственный человек, которому ты можешь причинить боль, — это ты сама.

— Пошел к черту, — шепчу я, отлично понимая, что он имеет в виду те годы, когда я морила себя голодом, точно так же как стала делать это сейчас, после той ночи, когда он увел меня в спальню и пригвоздил к кровати. Ограничение в еде было для меня актом самозащиты, лучшим способом почувствовать себя сильной посреди бушующего урагана. С июля я похудела на двадцать шесть фунтов, и мой вес снова стал выражаться двузначными числами. Прежние привычки вернулись и приняли меня в свои до боли знакомые объятия.

— С твоим сердцем все в порядке? — спрашивает Тайлер. — Учитывая, насколько ты похудела?

— Перестань притворяться, что тебя это интересует хоть в малейшей степени. — Мой голос звучит на октаву выше, чем обычно, и я уже на грани крика. — Все, что ты сейчас говоришь, ничего не изменит, кроме твоего признания того, что ты сделал.

— Что мы оба сделали, Эмбер, — говорит Тайлер. — Не забывай, насколько ты сама была пьяна. И не забывай, что ты первая поцеловала меня.

Его речь по-прежнему звучит мягко, но в ней слышится явный вызов, и это только усиливает мою ярость. Когда мы садились в машину, он сказал, что ему очень жаль, сказал, что ненавидит себя за то, что причинил мне боль. А теперь он намеревается обвинять меня? Да будь он проклят!

— Поцелуй не давал тебе разрешения заняться со мной сексом! Я просила тебя подождать! Я просила тебя остановиться! А ты попросту проигнорировал меня!

Я снова поднимаю пистолет и направляю на него. Мои пальцы дрожат так сильно, что приходится держать рукоятку обеими руками.

— Ты поранил меня до крови! И покрыл все мое тело синяками! Я не могла пошевельнуться, не вспоминая при этом, что ты сделал. Черт возьми, Тайлер, просто признайся! Признайся и пообещай, что ты расскажешь все в полиции! Что ты сам сдашься им! Это единственное, что я прошу тебя сделать!