— Я уже сказала тебе, а ты отказываешься, — тихо и обиженно сказала Уин, чем вызвала у него сдавленный смех.

— Тогда пусть будет по-твоему, — прошептал он. — Но только медленно, чтобы не сделать тебе больно. Он поцеловал мочку ее уха, опустился губами ниже, к ее плечам, к ямочке у горла, где бился пульс. Еще нежнее поцеловал он ее грудь. Соски ее были ярко красными и возбужденными — следствие его предыдущих ласк. С ними он был особенно нежен.

Уин вздрогнула, еле слышно вскрикнув, и он догадался, что ей больно, но она вдруг схватила его за голову и прижала к груди. Он медленно обводил языком круги вокруг сосков, держа их одними лишь губами. Он долго ласкал ее грудь, оставаясь все таким же нежным, до тех пор пока она не заметалась из стороны в сторону, требуя более грубых, более решительных действий.

Опустившись вниз, он зарылся лицом в горячий шелк между ее ног, нашел губами клитор и лизнул его языком. Уин еще крепче сжала его голову и выкрикнула его имя. Этот крик подействовал на него возбуждающе.

Когда движения ее бедер обрели четкий ритм, он поднял голову и широко развел ее колени. Целую вечность он потратил на то, чтобы войти в нее. Погрузившись в нее на всю свою длину, он крепко обхватил ее руками, прижимая к себе.

Она извивалась, побуждая его начать движение, но он оставался в ней неподвижным и лишь шептал ей на ухо, что сможет довести ее до оргазма вот так, что он останется твердым внутри ее столько, сколько потребуется. Ухо ее сделалось багровым, и она сжалась вокруг него и задрожала.

— Ну давай, пожалуйста, — шептала она, и он нежно сказал «нет». — Прошу тебя, давай же, шевелись…

— Нет.

Но спустя какое-то время он начал сжимать бедра в сдержанном ритме. Она всхлипывала, и постанывала, и дрожала, не в силах заставить его ускорить ритм и амплитуду. Он не уступал. В конечном итоге разрядка пришла к ней, сорвав крик с ее губ, заставив содрогнуться раз, другой, Кев замер, испытав разрядку такой остроты и силы ощущений, что она парализовала его, лишила дара речи. Ее стройное тело выдоило его до капли, обволокло его роскошным теплом.

Наслаждение было таким сильным, что он почувствовал неведомое прежде пощипывание в глазах. И это потрясло его до глубины души. Вот черт, подумал Кев, осознав, что что-то изменилось в нем, что он больше никогда не будет прежним. Вся его неприступная оборона оказалась сломлена робким натиском одной маленькой женщины.

Солнце уже опускалось за густую крону леса, к тому времени как они оба оделись. Огонь в очаге и в топке погасили, оставив давший им приют дом холодным и темным.

Уин тревожно сжимала руку Меррипена, пока они шли к коню.

— Я спрашиваю себя, почему счастье всегда кажется таким хрупким, — сказала она. — Я думаю, что испытанное нами: потеря родителей, потеря Лео Лауры, пожар, моя болезнь — заставило нас по-другому смотреть на вещи. Мы осознаем, как легко можно лишиться того, что имеет для тебя цену. Одно мгновение — и жизнь может перемениться.

— Не все меняется. Кое-что длится вечно.

Уин остановилась, повернулась к нему и обхватила руками за шею. Он откликнулся немедленно: обнял ее, прижал к себе, давая почувствовать надежную силу своего тела. Уин прижалась головой к его груди.

— Хочется в это верить, — сказала она чуть погодя. — Ты действительно сейчас мой, Кев?

— Я всегда был твоим, — прошептал он ей на ухо.

Подготовившись к неизбежному шумному объяснению с сестрами, Уин испытала облегчение, когда, вернувшись с Кевом в усадебный дом, нашла его безмятежно тихим. Безмятежность была так несвойственна ее сестрам, что ей стразу стало ясно: все договорились вести себя так, словно ничего необычного не произошло. Она нашла Амелию, Поппи, мисс Маркс и Беатрикс в гостиной второго этажа. Амелия, Поппи и мисс Маркс занимались рукоделием, пока Беатрикс читала вслух.

Когда Уин с некоторой опаской вошла в комнату, Беатрикс сделала паузу в чтении, и все четверо уставились на нее горящими от любопытства глазами.

— Привет, дорогая, — тепло поздоровалась с ней Амелия. — Вы с Меррипеном выезжали на природу? Хорошо провели время? — Тон у нее был такой, словно речь шла о невинной прогулке или пикнике.

— Да, спасибо. — Уин улыбнулась младшей сестре. — Продолжай, Беатрикс. Очень занимательную книгу ты читаешь.

— Это авантюрный роман, — сказала Беатрикс. — Интересная книга. Мрачный особняк, слуги, которые очень странно себя ведут, и тайная дверь за гобеленом. — Она понизила голос до театрального шепота: — Кого-то явно собираются убить.

Беатрикс продолжила чтение. Уин присела рядом с Амелией, и та незаметно пожала ей руку. Маленькая ладошка, но сколько в ней силы. Пожатие, которое говорит без слов: «Я с тобой, сестренка». И ответное пожатие Уин, в котором было все: благодарность, признательность, подтверждение догадки.

— Где он? — прошептала Амелия.

Уин почувствовала тревогу, но лицо ее оставалось безмятежным.

— Он пошел поговорить с доктором Харроу.

Амелия крепче сжала руку сестры.

— Ну что же, — не без сарказма сказала она, — беседа обещает быть оживленной. У меня создалось ощущение, что твоему Харроу есть что сказать.

— Неотесанный мужлан, тупица. — Джулиан был бледен, но при этом он держал себя в руках, когда они с Кевом встретились в библиотеке. — Вы не представляете себе, что сделали. Вам так не терпелось поскорей отхватить свой кусок, что вы даже не удосужились подумать о последствиях. Вы поймете, что натворили, когда будет уже слишком поздно. Когда убьете ее.

Догадываясь о том, что собирается сказать Харроу, Кев заранее решил, как будет себя с ним вести. Ради Уин он готов был снести любое количество оскорблений и обвинений. Пусть доктор скажет, что у него накипело… Пусть облегчит душу. Какой смысл махать кулаками после драки? Харроу проиграл, а он, Кев, победил. Уин теперь принадлежала ему, а остальное не имело значения.

Однако все оказалось не так легко, как представлялось. Харроу держался как образцовый романтический герой: подтянутый, стройный, элегантный, бледный, исполненный негодованием. Он заставил Кева чувствовать себя неуклюжим и злобным увальнем. И эти последние слова, насчет того, что он убьет Уин, пробрали его холодом до мозга костей.

Столько ни в чем не повинных людей пострадало от его рук. Разве он, Кев, с его жутким прошлым, заслуживал Уин? И даже если она простила ему его прошлые преступления, сам он не мог себя простить.

— Никто не собирается причинять ей вред, — сказал Кев. — Если бы она стала вашей женой, вы окружили бы ее заботой и комфортом, с этим никто не спорит, но она не этого хочет. Она сделала свой выбор.

— Под давлением!

— Я ее не принуждал.

— Нет, принуждали, — презрительно бросил ему Харроу. — Вы увезли ее, применив грубую силу. И, будучи женщиной, разумеется, она нашла эту демонстрацию грубой силы возбуждающе романтичной. Женщин можно заставить пойти почти на все, стоит лишь захотеть. И в будущем, когда она умрет в родах, умрет в страшных мучениях, она не станет вас в этом винить. Но вы будете знать, что вы за это в ответе. — Джулиан хрипло рассмеялся, увидев, какое у Кева сделалось лицо. — Вы настолько глупы, что не понимаете, о чем я говорю?