class="p1">Величайшая из уэльских од, известная английским читателям по переводу Грея, — «Триумф Оуэна», — представляет собой победную песнь Гуальмайя, сложенную в честь отражения английского флота от Эберменей. В течение долгого управления двух Левелинов, сыновей Жоруэрта и Груффайда, управления, занимавшего почти весь последний век независимости Уэльса, — казалось, суждено было осуществиться всем надеждам их соплеменников. Первому из них удалось принудить к присяге всех уэльских вождей, что поставило его во главе всего народа и тем придало новый характер его борьбе с королем Англии. Укрепляя свою власть внутри страны и распространяя ее на Южный Уэльс, Левелин, сын Жоруэрта, упорно стремился найти средства к низвержению ига саксов. Тщетно старался Иоанн купить его дружбу выдачей за него замуж своей дочери. Новые набеги на границы заставили короля войти в Уэльс; но хотя его армия и дошла до Снодона, она вынуждена была, как и ее предшественницы, истомленная голодом и лишениями, отступить перед неуловимым врагом. Второе вторжение сопровождалось большим успехом. Вожди Южного Уэльса отказались от недавней присяги и перешли на сторону англичан, а стесненный в своих твердынях Левелин вынужден был наконец подчиниться. Не успели, однако, еще высохнуть чернила, которыми был подписан договор, как пламя восстания снова охватило Уэльс. Страх перед англичанами еще раз объединил его вождей, а борьба между Иоанном и его баронами обезопасила от нового вторжения. Отказавшись от присяги отлученному королю, Левелин заключил союз с предводителем баронов Фитц Уолтером, очень желавшим привлечь на свою сторону государя, который мог держать в узде пограничных графов, стоявших за короля. Левелин воспользовался этим случаем, чтобы захватить Шрусбери, присоединить Пауайсленд, где всегда было сильно английское влияние, выгнать королевские гарнизоны из Кермартена и Кардигана и принудить даже фламандцев Пемброка к признанию его власти.

С каждым из этих триумфов лорда Снодона надежды уэльсцев возрастали. Двор Левелина был наполнен бардами. «Он сыплет золото бардам, — пел один из них, — как дерево роняет созревшие плоды наземь». Но золото едва ли было нужно для пробуждения их энтузиазма. Поэт за поэтом воспевали «опустошителя Англии», «орла среди людей, который не любит валяться и спать», который «со своим длинным окровавленным копьем поднимается над прочими людьми», у которого «красный боевой шлем увенчивается лютым волком». «Шум его приближения подобен реву морских волн, которые разбиваются о берег и которые ничто не может ни остановить, ни укротить».

Менее известные барды в грубых песнях воспевали победы Левелина и вдохновляли его на бой. «Будь храбр в бою, — повторял Элидир, — будь верен своему делу, опустошай Англию, разоряй ее народ». Сильная жажда крови слышалась в отрывистых страстных стихах придворных поэтов. «Суэнси, этот мирный город, превращен в груду развалин, — с торжеством восклицал поэт, — Сент-Клир с его широкими меловыми землями, уже не саксы владеют им теперь!» «В Суэнси, этом ключе Лоэгрии, мы сделали вдовами всех женщин». «Грозный орел привык класть трупы рядами и торжествовать вместе с волками и летучими воронами, наглотавшимися мяса, — мясниками, чующими трупы». «Лучше могила, — кончается песнь, — чем жизнь человека, который тяжко вздыхает, когда рога вызывают его на поле брани». Но даже в песнях бардов Левелин возвышается над толпой вождей, живших лишь грабежом и хваставших на пирах, когда рог переходил из рук в руки, «что они не просят и не дают пощады». Левелин был «нежным, мудрым, остроумным и находчивым» мужем, «Великим Цезарем», которому предстояло собрать под свою власть остатки кельтского племени. Таинственные предсказания Мудрого Мерлина переходили из уст в уста и вдохновляли уэльсцев на борьбу с завоевателем. Медрод и Артур явятся еще раз на землю и снова будут биться в роковой Камланской битве. Жив также и последний кельтский завоеватель, Кадваллон, и будет он драться за свой народ.

Стихи, приписывавшиеся Тальезину, выражали неумиравшую надежду на возрождение кимров. «В руках их опять окажется вся земля, от Бретани до Мена… и пронесется молва, что германцы уходят обратно на свою родину». Все эти предсказания, собранные в странном произведении Готтфрида Монмута, производили глубокое впечатление не только на уэльсцев, но и на их завоевателей. Сам Генрих II с целью уничтожить мечту о том, что Артур еще жив, разыскал и посетил могилу легендарного героя в Гластонбери, но ни эта уловка, ни даже завоевание не могли поколебать твердой веры кельтов в конечное торжество их на рода. «Думаете ли вы, — спросил Генрих II приставшего к его войску уэльского вождя, — что ваш мятежный народ может противостоять моей армии?» «Мой народ, — отвечал тот, — может быть ослаблен вашим могуществом и даже в большей части истреблен, но совсем погибнуть он может только тогда, когда гнев Божий станет на сторону его врагов. Я не допускаю, чтобы в день последнего суда перед судьей всех отвечал вместо уэльсцев какой-нибудь другой народ, и не на языке Уэльса». Народная песнь гласила: «Будут хвалить они своего Бога и сохранять свой язык, но потеряют свои земли, кроме дикого Уэльса».

Возрастающая сила кельтского племени, казалось, оправдывала эту веру и эти пророчества. Слабость и раздоры, отличавшие царствование Генриха III, позволили Левелину, сыну Жоруэрта, фактически сохранить независимость до конца своей жизни, когда архиепископ Эдмунд заставил его снова признать верховенство Англии. Наследовавший ему Левелин, сын Груффайда, снова покрыл славой свое оружие, опустошил пограничные земли до самых ворот Честера и завоевал Гламорган, что соединило весь народ в одну державу, достаточно сильную, чтобы отражать нападения иноземцев. В течение всей «войны баронов» Левелин оставался владыкой Уэльса, да и по окончании ее, когда ему стало грозить нападение соединенных сил Англии, он покорился только под условием признания его главенства над Уэльсом. Прежде английские короли называли его просто «князем Эберфро»; теперь ему был пожалован титул «государя Уэльса» и за ним было признано право требовать, чтобы ему присягали другие вожди его княжества.

Хотя, по-видимому, Левелин и был очень близок к осуществлению своих притязаний, однако он оставался вассалом английской короны, и при восшествии на престол нового короля от него тотчас же потребовали присяги. Уже в молодости Эдуард I проявил высокие качества, отличавшие его впоследствии как правителя Англии. С самого начала в нем обнаружились любовь к законности и стремление к порядку в управлении, которым суждено было сделать его царствование столь памятным в нашей истории. Сначала он поддерживал баронов в их борьбе с Генрихом III и убеждал отца соблюдать Оксфордские постановления. На сторону роялистов он перешел только тогда, когда, вероятно, опасность стала грозить самой короне; а когда гроза миновала, то он вернулся к своим прежним взглядам. В пылу победы, когда участь графа Симона была еще неизвестна,