Как мог он настаивать? Его поведение тотчас возбудило бы нежелательное любопытство, а там и до нового скандала недалеко. У модистки Джорджия будет в полной безопасности, а изложить свои соображения по поводу Селлерби он успеет и вечером.

– Склоняюсь перед неизбежным, мадам, и с нетерпением жду вечера.

– И я тоже, милорд. – Она улыбнулась и заспешила прочь.

Вовсе незачем ему переживать по поводу их разлуки. На самом деле ему тоже необходимо поторопиться, занявшись тем же делом, что и Джорджия. Если она намерена блистать на модном маскараде, ему следует быть подле нее, чтобы в случае чего защитить, а для этого надобно срочно выдумать подобающий костюм.

Разыскав леди Эрнескрофт, он расспросил ее о грядущем событии.

– Ну разумеется, вы должны быть там, Дрессер, чтобы наша… история выглядела правдоподобно.

– Но какой наряд мне выбрать?

– Уверена, большинство джентльменов предпочтут вариации на тему греческих костюмов – советую вам последовать их примеру. Полагаю, у нас что-нибудь найдется.

– Благодарю, мадам, но, думаю, я сам подыщу себе что-нибудь сносное.

Ему дурно делалось при одной мысли о попытке соответствовать блистательной леди Мей, известной своей оригинальностью, – чего стоит хотя бы пресловутый костюм богини! Флотский приятель Дрессера когда-то познакомил его со своим братом, актером королевского театра, – похоже, настал момент прибегнуть к его помощи.

Эдвард Наджент встретил его радушно и предоставил такое невероятное количество костюмов, что бедный Дрессер взмолился о пощаде.

– Тебе близка тема флота, – сказал Наджент, роясь в сундуке. – Вот, держи! И вот это тоже. Маска? Я уже все придумал. Вот тебе клей, им ты закрепишь на лице все, что нужно, только сначала его разогрей. Не волнуйся: отдирать вместе с кожей не придется, – но держится крепко.

Наджент упаковал все, что они подобрали, и настоял, чтобы они с Дрессером зашли в таверну и пропустили там по кружечке эля. Дрессер и сам не заметил, как засиделся, и ему пришлось чуть ли не бежать в Эрнескрофт-Хаус, чтобы успеть привести себя в порядок перед музыкальным вечером.

Он присоединился к отъезжающим с небольшим опозданием, за что тотчас извинился.

– Осваиваете городские развлечения, Дрессер? – лукаво спросила Джорджия.

– Увы, да. Впрочем, в хорошей компании они вполне приятны.

Сейчас Джорджия выглядела совсем иначе, и Дрессер пытался понять, в чем состоит перемена. Желтое шелковое платье подчеркивало теплый оттенок ее кожи и восхитительный цвет волос. Платье было расшито очаровательными белыми цветочками, а кое-где мерцала тонкая серебряная нить. Возможно, дело было именно в эффекте простоты, хотя платье явно стоило больше, чем доход некоторых за год.

Волосы ее были убраны в прическу волшебной красоты и украшены мелкими шелковыми цветами. В ушах мерцали жемчужинки, шею украшала нитка жемчуга, а запястье – жемчужный браслет. Неужели и пряжки на туфлях жемчужные? Но из-под платья сейчас виден был лишь носок белой атласной туфельки.

И тут он заметил, как судорожно стискивают ее руки белый шелковый веер.

– Вам непременно нужно быть на вечере? – спросил ее Дрессер.

– Я не могу постоянно сидеть дома. Вечер обещает быть приятным – леди Дженнет моя кузина, и гостей я знаю почти всех.

Следовало бы ему догадаться, что Перриманы тщательно спланируют первый выход Джорджии в лондонский свет.

– А лорд Селлерби тоже там будет?

– Не думаю. А почему вы спрашиваете?

– Мне нужно переговорить с вами о нем.

– Неужели он продолжает распространять дикий слух о нашей с ним помолвке? Вот уж не думала, что он может быть настолько настойчив! Но это всецело моя ноша, Дрессер. Прошу вас, выбросьте Селлерби из головы!

Подали карету, и Дрессеру пришлось умолкнуть.

Когда он понял, что дом леди Дженнет находится на соседней улице, то едва не засмеялся, но вовремя осознал ошибку: не могли же леди в шелках и драгоценностях идти пешком, рискуя быть ограбленными в темных закоулках. Что там говорил Селлерби? Его камердинера убили на улице, когда тот шел по пустячному поручению в дом через два квартала…

Они вошли в элегантный особняк, где уже звучала музыка, и поднялись наверх, в гостиную. Гостей было совсем немного – человек тридцать спокойно могли усесться тут на стульях, расставленных аккуратными рядами.

Его и Перриманов тепло приветствовала хозяйка, леди Дженнет, а потом и остальные. Если кто-то из гостей и считал Джорджию распутницей, то ничем этого не показывал. Когда все расселись, Дрессер понял, что сейчас не время и не место для разговоров, а тем более нежностей, – вновь могли пойти разговоры.

А музыка на самом деле была восхитительной. Выступало трио музыкантов – стройный юноша-флейтист, баритон с огромной, словно бочка, грудной клеткой и пузатенький арфист. Когда арфист закончил свое выступление, гости, поаплодировав, направились вниз, в столовую, где уже были накрыты столы для ужина, а трио продолжало музицировать.

Разговоры за столом здесь велись преимущественно о музыке и прочих видах искусства, в которых Дрессер мало смыслил, но рад был узнать побольше. Он почти перестал тревожиться за Джорджию – похоже, здесь никто не желал ей зла, – но все равно продолжал украдкой посматривать на нее. Их полумифическое обручение давало ему на это некоторые права. Он видел, как она применяла свое очарование с искусностью заправского стратега, как виртуозно приправляла все это малой толикой показной наивности.

Платье! Теперь то, что изначально Дрессер смутно ощутил, получило объяснение. Корсаж сверху был искусно отделан пышным тончайшим кружевом, так что грудь оказалась целомудренно прикрыта. Наверняка они с модисткой как раз сегодня воплотили этот хитрый замысел, добиваясь эффекта скромности.

Да, в этом виде искусства Джорджия Мейберри несомненно была магистром!

У нее обнаружился даже музыкальный талант.

После ужина все гости переместились в гостиную и начали развлекаться. Джорджия выступала третьей. Она, безусловно, не была профессиональной музыкантшей, однако прекрасно играла на клавесине и даже спела песенку про девушку, искавшую потерянную коноплянку и попутно флиртовавшую с юношей, помогавшим ей в поиске. Эта незатейливая мелодия прекрасно подходила к нежному голосу исполнительницы, попутно усилив флер юной наивности, ее окутывавшей.

Ей всего двадцать лет, напомнил себе Дрессер, – впрочем, и она сама с успехом всем об этом напомнила.

И перед его глазами возникло вдруг видение: Джорджия в Дрессер, она играет и поет для него одного. Или для нескольких ближайших соседей. Или… для их будущих детей.

Нет, это невозможно, но оставить надежду для него было столь же немыслимо.

Его подозрения в адрес Селлерби казались все более дикими, но по пути домой он все же решил поделиться ими с Джорджией – ведь ее непременно следовало предупредить. Однако она лишь пожелала ему с улыбкой спокойной ночи и поднялась наверх, придерживая мать под руку.