Семья оказалась осенью этого года в Ла-Рошели, без денег, без теплой одежды. Они ютились в какой-то каморке под лестницей в доме в порту, Бинетт и ее брат Шарль ходили по монастырям, выпрашивая подаяние. Девочке уже исполнилось двенадцать лет, и она вполне осознавала эти ужасные унижения.

Весть о лишениях, постигших семью покойного Констана, достигла как протестантской, так и католической ветви семьи. Никто из близких не был в восторге от перспективы взять на себя обузу содержания бедных родственников, но страх перед общественным мнением не позволял католикам сдать родню на растерзание гугенотам, а протестантам – допустить торжества папистов. Мадам д’Обинье отправилась в Париж вести тяжбу по имущественным делам; сын Клод вскоре утонул в результате несчастного случая, подростка Шарля пристроили в пажи к губернатору Пуату, а Бинетту вновь забрали в поместье Мюрсе. Там тетка Луиза-Артемиза привлекла ее к своей благотворительной деятельности, беря с собой в больницу для бедных и заставляя раздавать нищим милостыню на мосту. Она не принуждала девочку посещать богослужения в храме гугенотов в Ниоре, но та присутствовала при чтении Библии в кругу семьи, пении псалмов, и это глубоко запечатлелось в ее памяти. Так она прожила в Мюрсе целый год. В скобках скажем, что ей не было суждено вновь встретиться с матерью – через пять лет Мадам д’Обинье умерла, – и она все больше отдалялась от Шарля.

Тут о бедной девчушке, оказавшейся в лапах протестантов, вспомнила баронесса де Нёйан, некогда занимавшаяся организацией ее крещения. Обладая солидными связями (она была женой бывшего губернатора Ниора и матерью настоящего), дама добилась формального указа Анны Австрийской забрать Бинетту в свою семью. Для начала она отдала девочку в монастырь к урсулинкам, где, к счастью, та попала под опеку сестры Селесты, понимающей и глубоко чувствующей души. Под ее руководством Бинетта настолько продвинулась в чтении, письме и арифметике, что, когда монахине приходилось покинуть класс пансионерок, девочка-подросток успешно заменяла ее. Доброта сестры Селесты привела к тому, что Франсуаза именно в этом монастыре пошла к первому причастию и, возможно, продолжила бы свое обучение там, но этому не суждено было сбыться.

Дело в том, что отличительной чертой характера Мадам де Нёйан была редкостная жадность. После полугода пребывания девочки в монастыре монахини потребовали внести плату за обучение, баронесса же сочла это обязанностью родственников-гугенотов. Те, естественно, не пожелали оплачивать пребывание Бинетт в католической обители, и девочке пришлось вернуться в дом Мадам де Нёйан, опять-таки на положении бедной приживалки. Надо сказать, что Мадам не особо жаловала и свою младшую дочь Анжелику, которую презрительно именовала «последышем». Девочка была примерно одного возраста с Франсуазой и относилась к ней вполне по-дружески. Бедная родственница – значит, опять обноски с чужого плеча, сабо, которые заменялись башмаками только тогда, когда приходили гости. В семейный круг она допускалась лишь при условии, что будет держать рот на замке. Летом Франсуаза вместе с Анжеликой и ее кузиной пасли индюшек, правда, им было велено прикрывать лицо масками, чтобы не испортить загаром белизну кожи – один из основополагающих параметров красоты женщин той эпохи. Помимо этого, чтобы не есть хлеб даром, ей было предписано выполнять и другие домашние работы, например отмерять в амбаре зерно для лошадей и домашней птицы.

И тем не менее в этом доме она впервые вошла в общество людей совершенно иного круга. В особняк губернатора приходили люди другого склада и образования, к речам которых Бинетта жадно прислушивалась. В частности, большое влияние на девочку оказало знакомство с шевалье де Мере, бывшим воином, ставшим литератором. Он начал ухаживать за ней, к чему Бинетта отнеслась довольно равнодушно, но между ними завязалась переписка, продолжившаяся тридцать лет и отточившая ее эпистолярный стиль.

В конце лета 1650 года баронесса де Нёйан решила отправиться в Париж, где шли приготовления к свадьбе ее дочери с герцогом де Навай. Она прихватила с собой Анжелику и Франсуазу, которая к тому времени начала превращаться в пленительную девушку. Возможно, баронесса надеялась найти в столице какого-нибудь завалящего жениха, прельстившегося неиспорченностью и красотой провинциалки, дабы отделаться от этой нахлебницы. Шестнадцатидневное путешествие в Париж через Пуатье, Тур, Блуа, Орлеан произвело на девушку сильнейшее впечатление. По приезде в столицу для искоренения остатков гугенотского воспитания баронесса отдала ее на несколько недель в монастырь урсулинок, в котором, к сожалению, не оказалось сестры Селесты. Бинетту там согнули в бараний рог так, что она на всю жизнь сохранила страх перед монастырями. Теперь Франсуаза беспрекословно принимала обеты, произнесенные при ее крещении, исповедовалась и причащалась, и баронесса де Нёйан с гордостью выставляла спасенную ею заблудшую овечку в своем салоне, который посещала весьма высокопоставленная и культурная публика. Из своих жизненных передряг девушка вынесла тот урок, что следует как можно более тщательно скрывать свои чувства от окружающих.

Баронесса во время своих посещений Парижа снимала третий этаж в особняке кузена, барона де Сент-Эрмана, метрдотеля Людовика ХIV. Бинетта подружилась с его дочерью, своей ровесницей, Мари-Маргеритой, проводившей целые дни за чтением стихов и романов. Когда у Франсуазы выдавалась свободная минутка, она находила убежище в богатой библиотеке отца своей подруги.

Что же касается присутствия в гостиной спасительницы своей души, тут она держалась в тени, не раскрывала рта и внимательно наблюдала за происходящим. Уже тогда девушка заметила, что мужчин начинает притягивать ее внешность; это впечатление усилили восторженные речи шевалье де Мере, засыпавшего ее стихами. Здесь ее вновь увидел Эспри-Кабар де Виллермон, с которым они впервые повстречались на Антильских островах. Страстный путешественник, ученый, сын адвоката парижского парламента, владевший бойким пером, завсегдатай модных салонов, принятый при дворе, он под прикрытием пополнения коллекции растений королевского сада разведывал на островах возможность для французских судовладельцев внедриться в сверхприбыльную торговлю рабами, которой заправляли тогда англичане и голландцы. Молодой человек был потрясен чудесным превращением невзрачного подростка в обворожительную девушку и тотчас же наградил ее прозвищем «Прекрасная индианка». Впрочем, в этом не было ничего оригинального, к любому французу, побывавшему в Новом Свете, приклеивалась кличка «Американец», в данном случае де Виллермон просто уточнил географическое местопребывание Франсуазы в другом полушарии.

Де Виллермон был ярым сторонником освоения заморских территорий и еще зимой 1650 года увлек своего друга Поля Скаррона идеей переселения в Америку для поправки здоровья, душевного очищения и упорядочения своего расстроенного финансового положения. Поль Скаррон (1610–1660), сатирик, поэт, романист и драматург, сын советника парламента, чуть ли не с детских лет практиковал сочинение язвительных и скабрезных стишков. Невзирая на службу в должности секретаря епископа Мана, у поэта была за плечами более чем разгульная молодость. Однако в возрасте 28 лет Скаррона скрутил страшнейший ревматизм, превративший его тело в некое подобие буквы «Z» и досаждавший такими непрестанными болями, которые практически лишали его сна. Сердобольная придворная дама, близкая к Анне Австрийской, выпросила для него пенсию в 500 экю, которая кое-как обеспечивала ему весьма жалкое существование.