Троцкий умело и, можно сказать, лихо подменял представление о вооружённом восстании как таковом в весь комплекс деятельности Совета со всеми её приливами и отливами, растворял частное в общем. Он утверждал, что в целом ряде постановлений — даже об отмене похоронной демонстрации, о прекращении забастовки и т.п. — красной нитью проходила идея вооружённого восстания. «Разрабатывал ли Исполнительный комитет технику уличной борьбы? Разумеется, нет»[493]. Восстание масс не делается, а совершается, поучал Троцкий; оно является результатом социальных отношений, а не определённого плана; подготовка восстания состояла в просвещении народа. «Не способность массы убивать, а её великая готовность умирать» — вот что обеспечивало «в конечном счёте победу вооружённому восстанию», лицемерил Троцкий, описывая картину, не имеющую ничего общего с тем, что представляло собой вооружённое восстание в действительности. Пройдёт всего десятилетие, и Троцкий станет одним из главных организаторов подлинного восстания, точнее, государственного переворота, кровавого и жестокого, опирающегося на готовность масс убивать.

Троцкий завершил свою речь утверждением, что Совет рабочих депутатов помогал массам готовиться к самообороне против черносотенных сил. И если суд признает, что «в октябре и ноябре мы прямо и непосредственно вооружались против образа правления Российской империи»[494], это будет означать, что поставлен знак равенства между черносотенцами и правлением России.

Через много лет, готовя к печати разоблачительную биографию Сталина, Троцкий напоминал читателям эпизод 1902 г., когда тогдашний Джугашвили, начинающий кавказский социал-демократический комитетчик, арестованный за участие в демонстрации в Батуми, пытался избежать суда при помощи ложных показаний, а не стремился использовать судебную трибуну для революционной пропаганды[495], как Троцкий в 1906 г. Справедливость требует, однако, признать, что биограф не был объективен, ибо подсудимые были в разной весовой категории. Джугашвили был низовым партработником, он не обладал ораторским искусством, не владел в должной мере русским языком, он просто не смог бы использовать суд в политических целях. В 1902 г. Сталин был намного моложе Троцкого 1906 г.

2 ноября Петербургская Судебная палата вынесла приговор. В знак протеста против нарушения юридических норм в ходе заседаний подсудимые на слушание приговора не явились, возможность чего была ещё одним свидетельством сравнительного либерализма российской судебной системы. Главным нарушением процедуры подсудимые и их адвокаты сочли отказ суда в вызове в качестве свидетеля сенатора, бывшего директора Департамента полиции Ивана Владимировича Лопухина, который осенью 1905 г. обнаружил, неожиданно для себя самого, в своём департаменте типографию, где печаталась погромная литература[496]. Вслед за подсудимыми из зала суда ушли защитники, свидетели и публика. «Судьи остались с глазу на глаз с прокурором»[497].

Лейба Бронштейн и Георгий Носарь были объявлены главными обвиняемыми в числе 29 подсудимых. Они были признаны виновными в том, что «в последней четверти 1905 года в городе С. Петербурге состояли участниками сообщества, которое заведомо для них, подсудимых, поставило целью своей деятельности насильственное, посредством организации вооружённого восстания, изменение установленного в России основными законами образа правления на демократическую республику»[498]. Иначе говоря, приговор почти дословно повторял текст обвинительного акта. Вместе с Г.С. Носарем, Д.Ф. Сверчковым, П.А. Злыдневым, С.Ш. Зборовским, Б.М. Кнунянцем, Н.Д. Авксентьевым, Н.М. Немцовым, М.Л. Киселевичем, А.Ю. Фейтом, С.Л. Вайнштейном, И.Л. Голынским, Э.С. Комаром, Ф.Ф. Шанявским и А.А. Симановским «сын колониста Херсонской губернии, Елисаветградского уезда, колонии Громоклея Лейба, он же Лев Давидов Бронштейн, 25 лет» (возраст был указан неверно) был лишён прав состояния и сослан на поселение. Ссылка на поселение была бессрочной, то есть вечной. Отменить её могло только высочайшее царское помилование. Попытка побега каралась тремя годами каторжных работ.

3 января 1907 г. Троцкий вместе с группой осуждённых был переведён в пересыльную тюрьму. В этот же день он написал в письме: «Нас перевезли сюда сегодня внезапно, без предупреждения. В приёмной заставили переодеться в арестантское платье. Мы проделали эту процедуру с любопытством школьников. Было интересно видеть друг друга в серых брюках, сером армяке и серой шапке… Нам разрешили сохранить своё белье и свою обувь. Большой взбудораженной компанией мы ввалились в наших новых нарядах в камеру»[499].

Сообщение о разрешении сохранить свою обувь было исключительно важным — в каблуках были спрятаны золотые червонцы, а в подмётке — новенький паспорт. Лев собирался использовать и то и другое при побеге, который он задумал в самом начале ссылки. Побег намечался из места назначения, но план был осуществлён значительно раньше.

Приговорённым сообщили, что их высылают в самую даль земли Русской — в село Обдорское за Полярным кругом, за полторы тысячи вёрст до ближайшей железнодорожной станции. Накануне этапа Троцкий написал «Прощальное письмо Совета рабочих депутатов к петербургскому пролетариату»[500], которое, кроме него, подписали 13 человек, в том числе большевик Кнунянц, меньшевики Вайнштейн, Злыднев, Сверчков, эсер Авксентьев. В письме выражалась благодарность за поддержку и помощь. В конце его говорилось: «Уезжаем с глубокой верой в скорую победу народа над его вековыми врагами. Да здравствует пролетариат! Да здравствует международный социализм!»