Девушка вздрогнула и инстинктивно отшатнулась, будто я уже принес ей блюдо из жареных лягушачьих лапок. Знала бы ты, красотка, ЧТО иногда приходится есть, когда припрет. Лягушечье мясо – это суперделикатес по сравнению, например, с вялеными кузнечиками или змеиной кровью, которая хорошо утоляет жажду.

– То-то, – сказал я назидательно, и направился в лес.

По дороге к этому озеру мы видели массу рябчиков. Зосима только вздыхал: эх, ружьецо бы… Голодная, а от того вяловатая Каролина провожала их жадными взглядами, но камни уже не бросала. Да, попасть на лету в птицу – задача, с которой мог справиться разве что первобытный человек.

Рябчики, завидев меня, вспорхнули и уселись на ветки. Не высоко. Глупая птица, подумал я снисходительно. Она думает (если вообще может думать; скорее всего, ее поведение подчинено инстинктам), что полная неподвижность – лучшее средство маскировки.

Аккуратно прицелившись, я выпустил первую стрелу. Увы, она попала в "молоко". Это понятно – я ведь не пристреливал свое оружие. Вторая стрела пролетела уже гораздо ближе к цели – сантиметрах в двадцати от рябчика. Он даже не шелохнулся.

Я облегченно вздохнул. Сиди, сиди, красавчик… Я сейчас…

Третья стрела смахнула рябчика с ветки так быстро, что я не уследил, куда он упал. Вначале я вообще подумал, что птица улетела. Но потом понял, что это вспорхнул другой рябчик, сидевший рядом.

Я едва сдержал себя, чтобы не броситься к дереву, под которым лежал сраженный стрелой рябчик. Я мысленно ликовал – получилось! Но неподалеку сидели другие две птицы, наверное, самец и самка. Эх, еще бы одну…

Я выстрелил по наитию, почти не целясь, потому что неизвестно по какой причине у меня начали дрожать руки. И попал! Вот уж если везет, так везет.

Теперь я не стоял на месте, а бросился вперед как легавый пес, учуявший подранка. И спустя две-три минуты я ликовал, отплясывая какой-то нелепый танец, словно первобытный человек. В руках у меня была вожделенная добыча…

Я вернулся к озеру, когда уже было совсем темно. Меня распирала гордость: у пояса, привязанные к ремню, висели семь рябчиков. Невесть что, если брать на вес, но для начала просто здорово.

Меня встретили такими радостными криками, будто я по меньшей мере притащил не рябчиков, а мамонта.

На меня смотрели с удивлением и обожанием. Я сразу превратился в героя. И настоящего вождя племени.

Только теперь я понял, что власть опьяняет почище крепкого вина.

– Все, закончили демонстрацию, – сказал я снисходительно и всучил свою добычу Зосиме. – Четыре рябчика брось в котелок, будем пить горячий бульон. А остальные птички нанизать на вертел и запечь. Завтра тоже будет день.

Приказ был выполнен с потрясающей скоростью и невероятным усердием. Мне показалось, что даже огонь горел жарче, а котелок варил быстрее.

– Только не торопитесь! – предупредил я голодных "соплеменников", получивших по чашке бульона и по куску мяса величиной с кулак. – Иначе завтра, вместо того, чтобы продолжить наш поход, мы будем долго и упорно осматривать здешние достопримечательности, притом поодиночке. Пощадите свой желудок и все остальное.

Меня послушались с трудом. Всем (в том числе и мне) хотелось наброситься на пищу и есть, есть, есть… Но я хлебал бульон мелкими глотками, не спеша, а мясо ел с таким видом, будто уже давно насытился и теперь просто отдаю должное поварским способностям Зосимы.

Моему примеру последовали и остальные: Зосима с полным пониманием ситуации, а остальные – в силу выработавшейся за эти дни привычки к подчинению предводителю, то есть, мне. Когда наша довольно скудная трапеза была закончена, мы неожиданно почувствовали себя насытившимися под завязку. Я не очень этому удивился; так всегда бывает, если выходить из длительной голодовки, повинуясь здравому рассудку, а не животным инстинктам.

Пал Палыч и Каролина уснули, не дойдя до шалаша, – прямо у костра. Кстати, наше временное пристанище так и осталось недостроенным. Ужин помешал накрыть крышу вторым слоем сосновых веток – чтобы шалаш не протекал во время сильного дождя.

Лишь Зосима, памятуя про свои годы, кое-как доковылял до импровизированной постели из лапника, где и захрапел, распугивая лесную живность.

Я не стал ему мешать и тоже прикорнул на свежем воздухе; только под кустом, подальше от воды и на возвышенности, положив под голову отощавший рюкзак. По ночам возле воды сыро, и мне вовсе не хотелось проснуться ни свет, ни заря от холода и окропленным росой.

Меня разбудили непонятные звуки. Спросонку мне показалось, что неподалеку бродит какое-то животное.

Оно похрюкивало и усиленно работало челюстями.

Я вскочил на ноги и с ножом в руках двинулся к берегу; звуки доносились оттуда. Медведь?.. – подумал я, однако не остановился. Обычно лесные звери не приближаются к стоянкам охотников, и лишь медведь иногда нарушает это железное правило. Особенно когда он голоден. Но в этих краях медведи встречались очень редко, и я больше грешил на диких кабанов.

Впрочем, мы только назывались охотниками. У нас не было огнестрельного оружия, самого главного пугала лесных обитателей. А запахи пороха и оружейной смазки звери чуяли за тысячи метров.

А что если и впрямь медведь? Страшновато, конечно… Где-то лук лежит. Толку с него… На лесного хозяина другое оружие надобно. Рогатину бы… Давно надо было сделать, невелика проблема: вырезать кол, заострить, на костре обжечь. И все дела. Остановка за малым: отважиться выйти один на один с хищным зверем весом за двести килограмм…

Я поежился, представив такую картину. И лег на землю, чтобы лучше видеть. Костер давно погас, луна спряталась, но вода почему-то была светлой – как экран. И на этом экране я увидел согбенную человеческую фигуру, которая и создавала звуковое оформление ночного пейзажа.

Твою дивизию!.. Я одним махом преодолел расстояние, отделяющее меня от человека. Мне очень хотелось вмазать ему от всей души, однако я сдержался и сказал с укоризной, но негромко – чтобы не испугать:

– Ай-яй-яй, Пал Палыч, как нехорошо… Вы оставили без завтрака и обеда своих друзей по несчастью.

– Не ваше дело! – огрызнулся Пал Палыч, воровато пряча за пазуху недоеденного рябчика – одного из тех трех, которыми я намеревался кормить свою команду до завтрашнего вечера.

Между прочим, после того, как мы покинули деревню, Пал Палыч стал обращаться ко мне только на "вы".

Правда, я разговаривал с ним очень редко и чаще всего короткими фразами. А он по-прежнему в основном отмалчивался.

– Бунт на корабле? – спросил я строго. – Вам повезло, что я добрый. Мы не будем вешать вас на рее, а просто спишем на берег, уважаемый. Дальше будете топать сами. Впрочем, это решит коллектив. Утром. А пока отправляйтесь на боковую. Надеюсь, теперь вы сыты.

Пал Палыч не стал спорить, но спать не лег, а скрылся в темноте – наверное, чтобы продолжить свой поздний ужин. Я печально посмотрел на единственную птичью тушку, которую удалось вырвать из его ненасытной глотки. Для троих это меньше чем ничего. А нам предстояло углубиться в Кадью, где никто легкой дороги нашей команде не гарантировал.