Ирине разрешили поговорить со следователем в кабинете врача. Та вошла, робея, озираясь по сторонам. Рогачев заметил, как резко изменилась девчонка с момента последнего разговора. Осунувшаяся, побледневшая, с опущенными плечами, с темными кругами у глаз, она походила на цветок, погибающий в пыли, которому никогда не суждено расцвести в полную силу. Даже веснушки на ее лице казались линялыми, грязными следами слез.

Лапшина неуверенно поздоровалась.

— Присядьте. Что случилось? Кто вам грозит и за что? Какая связь между этим человеком и смертью Евгении? — Славик достал протокол допроса.

Ирина сразу запротестовала:

— Не нужно меня допрашивать. Я вам расскажу без протокола. А там сами решайте, кто виноват, — вытерла покрасневшие глаза. И, попросив сигарету, закурила, заговорила дрожащим голосом:

— Меня сюда привез Сашка. По дороге чуть не убил. В своей машине вез. И все время колотил. Обещал живьем урыть. Врачей просил обследовать насквозь. И предупредил, если подтвердится, что я его заразила — живой не оставит…

— Что за Сашка? — спросил Рогачев.

— Наш общий хахаль. Мы все трое с ним были. От кого он зацепил сифилис, теперь попробуй узнай! Женьки нету в живых, Наташка куда-то смоталась. Ей Сашка звонил. Она и слиняла. Только я не успела. Меня он вызвал во двор, как всегда. Я даже ничего не подозревала. Сашка сгреб в горсть, затолкал в машину. Думала, к себе везет. А он — сюда…

— Разве к себе — вбивают кулаком в машину? — усмехнулся Рогачев недоверчиво.

— Вы не знаете Сашку. Он всегда такой. Сначала измолотит вдрызг, потом лезет на метелку. С ним по доброй воле никто не соглашался, — опустила голову Лапшина.

— Почему? — спросил следователь.

— Он садист. С ним только по незнанью иль по бухой… Он зверюга. И по мужичьей части слабак, если не получит кайфа от мук бабы. Знаете, как лупит, прежде чем на какую-нибудь влезть. А и завладеет — всю дочерна исщиплет, искусает.

— А зачем соглашались, шли к нему? Да еще все трое с ним перебывали?

— Кто нас спрашивал? Тем более Сашка! Он для всех троих первым стал. Вначале Женьку за шиворот прихватил. Та только вышла на панель. Он ее за город увез. Так измесил, что не узнали. До утра трахал, как хотел. Потом в город вернул. Сунул деньги в карман ей и сказал:

— Скоро увидимся. А теперь отваливай!..

Женька с месяц в себя приходила. Мы с Наташкой

даже испугались, когда ее увидели. Думали, помрет она. Знаете, сплошная черная лепешка была! Во уделал, гад!

— А как же вы в его руки попали, уже зная, что это за человек? На деньги соблазнились?

— Вовсе нет! Мы боялись его, как огня! И постоянного места не имели. Чтоб не засек Женьку. Но Сашка нас увидел. И выскочил из машины, когда мы стояли спинами к дороге.

В этот раз он схватил меня. Не спрашивал, не уговаривал, враз за грудки и тоже за город. По дороге всю морду расквасил, как галошу. Свернул в кусты. Зашвырнул меня, что тряпку, в самую гущу. Сорвал все, что на мне было. Налетел последней сволочью. И давай щипать, мять, кусать. Думала, без сисек домой приеду. Чем громче орала, тем сильней мучил. Я молила его оставить меня. Не хотела денег. Но Сашка, как с ума сошел. Скалился, кайфовал от моих мук и всю ломал, выкручивал. Лишь под утро дал одеться и выбросил меня там, где взял. Деньги дал. Но кому нужен такой заработок? Я стала бояться Сашки.

Но он снова разыскал нас. И в этот день увез Наташку. Мы не смогли вырвать, отнять се. Он просто отшвырнул нас ногами. И пригрозил: «Когда ваша очередь придет, все напомню! И этот день». Наташку он тоже измесил. И она больше месяца не вылезала из дома.

Мы думали, что перепробовав всех троих, он отстанет. Да не тут-то было. Едва вышли вечером на мост, Сашка тут как тут. Мы с визгом от него. Готовы были с моста в реку броситься. Только бы не попасть в его лапы. Все трое, как от зверя, мчались с воем.

Женька оказалась последней. Сашка ее и приловил. На этот раз подальше от города увез. И всего два раза по морде съездил. Как сам признался, в тот день добрым был. Но когда в кусты забросил, только на уши не ставил. Задницу и ту искусал. До утра даже перекурить не дал, за что мы меж собой прозвали его сексуальной машиной. Истерзал он Женьку так, что она опять надолго свалилась.

А нам с Наташкой деньги были нужны. Мы не думали нарваться на Сашку через три дня. Ведь и место поменяли. А он нарисовался. Хвать Натку за шкирняк, та охнуть не успела. Так вот поневоле стал клиентом, от какого лишь в могиле, да и то вряд ли спрячешься, — вытирала слезы Ирина.

— Долго ли длились эти отношения? — спросил Рогачев.

— Порядочно. С самого начала и до конца. Вот до того дня, как в больницу привез.

— Жени уже не было с вами. Он о ней спрашивал вас или Наталью?

— Нет. Ни слова о Мартышке! Только когда в больницу вез, грозился: «Я тебя, суку, урою! И не только тебя! Все вы мне поплатитесь за заразу! Каждую угроблю! Из-под земли достану блядей! Никому дышать не дам!»

— Вы ему сказали, что Евгения погибла?

— Мне показалось, он знал.

— Почему?

— Вырвалось у него: «Думаешь, смоетесь? Я и в любом городе, и на погосте сыщу… Ни одна из моих рук живьем не выскочит!» Я его и здесь боюсь. Даже на прогулки во двор не выхожу. Если увидит — уроет живьем. Даже в палате страшно. Разве мы виноваты, если нас заразили? Может, сам Сашка!

— Как он узнал, где вы живете?

— Не только я! Всех выследил. Даже номера телефонов знал. Хотя мы ему не говорили. Это точно. Когда отказывались с ним увидеться, он ставил машину за соседним домом и отлавливал в подъездах.

— Какая у него машина? — спросил Рогачев.

— Самосвал, — усмехнулась Лапшина.

— Не понял. Личный самосвал? Или он работает где-то водителем?

— Личный. Он на нем кирпич возит из Белоруссии и продает в Москве. На разницу живет. Как сам говорил — заколачивает хорошие бабки. По бухой проболтался однажды. И все хвалился, что может всех сучек на корню скупить.

— А где он живет?

— Не знаю. Никогда не спрашивали. Да разве с ним поговоришь? Только рот откроешь, он его враз захлопнет.

— Номер машины помните?

— Он три раза менялся. Не знаю почему. Последний вот этот, — назвала Ирина номер самосвала.

— Фамилию его знаете?

— Нет. Да и ни один хахаль так подробно с нами не знакомился. Кто мы для них? Забава на миг… Игрушки, какие можно мучить и убивать, грозить и обзывать. Нас за людей никто не считает, — вздохнула девчонка тяжело.

— Опишите, как он выглядит? — попросил Рогачев.

— Весь крутой! Стриженый коротко. В темных очках всегда. Среднего роста. Крепкий. Не худой, не толстый. Ходит враскачку, но бегает быстро. От него никто не сбежит. Мы просили свою «крышу» отмудохать Сашку.