– Что еще, черт возьми, за история с запиской? – рявкнул он.

Я сказала, что выкинула ее.

– Я не предполагала, что тебе захочется ее читать, – ответила я. – Мне казалось, что ты, как и я, желаешь, чтобы она оставила нас в покое.

Он закатил глаза.

– Дело совсем не в этом, ты же знаешь! Конечно, я хочу, чтобы Рейчел оставила нас в покое. Но чего я не хочу, так это чтобы ты начала подслушивать мои телефонные разговоры и читать мою почту. Ты…

– Что я?

– Ничего. Просто ты становишься похожей на нее.

Это был удар под дых. Я разревелась и убежала наверх в ванную. Я сидела там и ждала, что он придет меня успокоить и поцеловать, как это обычно бывало, но примерно через полчаса он крикнул снизу, что поехал на пару часов в тренажерный зал, и я не успела ответить, как хлопнула входная дверь.

И вот теперь я веду себя точь-в-точь как она: допиваю полбутылки красного, оставшегося от ужина, и копаюсь в его компьютере. Ее поведение становится понятней, когда я чувствую себя как сейчас. Нет ничего больнее и разрушительнее подозрения.

Я все-таки подобрала пароль: это «Бленхайм». Безобидное и немудреное название улицы, на которой мы живем. Я не нашла в почте никакого компромата: ни грязных фоток, ни страстных писем. Я полчаса читаю его переписку по электронной почте, и она такая безумно скучная, что о поводах для ревности и речи быть не может. Я захлопываю крышку компьютера и убираю его. Вино и нудная переписка Тома здорово поднимают мне настроение. Я убедилась в беспочвенности своих подозрений и в том, что вела себя глупо.

Я иду наверх почистить зубы – не хочу, чтобы он знал, что я снова пила, – и потом решаю постелить чистые простыни, капнуть на подушки духами и надеть черные шелковые трусики, которые он подарил мне в прошлом году. А когда он придет, я сумею загладить вину.

Стаскивая с постели старые простыни, я натыкаюсь ногой на черную сумку, засунутую под кровать: с этой сумкой он ездит в тренажерный зал. Он забыл ее. Уехал час назад и не вернулся за ней. Внутри у меня все опускается. Может, он просто плюнул на зал и решил зайти в паб? А может, у него есть запасной комплект одежды в его шкафчике в зале? Или он сейчас с ней в постели?

Чувствуя тошноту, я опускаюсь на колени и проверяю содержимое сумки. Все его вещи здесь, чистые и готовые к занятиям. Его спортивные брюки – он бегает только в них. И еще я нахожу мобильник. Мобильник, которого никогда не видела раньше.

Я сажусь на кровать, сжимая его в руке, – сердце у меня вот-вот выскочит из груди. Я хочу включить его, зная, что не удержусь от искушения, и понимая, что наверняка об этом пожалею, потому что ничего хорошего я точно не узнаю. Никто не держит второй телефон в сумке для тренировок, если не хочет ничего скрывать. Голос разума призывает меня вернуть его на место и забыть о нем, но я не могу. Я нажимаю кнопку включения и жду, когда загорится экран. Жду и жду. Но он так и не включается – аккумулятор разряжен. Я чувствую, как по телу растекается облегчение, будто в него ввели морфий.

Мне легче не только оттого, что я не знаю, но и оттого, что разряженный аккумулятор означает: телефоном не пользуются, он не нужен. У мужчины, переживающего бурный роман, такого быть не может. Он будет постоянно носить его с собой. Не исключено, что это его старый аппарат, который бог знает сколько лежал в шкафчике в зале, а у него все не доходили руки его выкинуть. Может, это даже не его телефон – он нашел его в зале, собирался отдать служащему на регистрации и забыл.

Я оставляю постель наполовину разобранной и спускаюсь в гостиную. В нижней части журнального столика есть пара ящичков, куда мы складываем разную мелочевку: рулоны скотча, переходники для розеток, рулетки, дорожные наборы иголок, старые зарядные устройства для мобильных телефонов. Я нахожу три зарядных устройства и проверяю их. Второе подходит. Я подключаю его и телефон за тумбочкой со своей стороны кровати и жду.

В эсэмэсках в основном время и даты. Даже не даты, а дни. «В 3 в понедельник?» «Пятница, 4.30». Иногда отказ. «Завтра не могу». «Не в среду». Никаких объяснений в любви, никаких явных предложений. Просто эсэмэски, примерно с дюжину, и все с неопределяемого номера. В адресной книге никаких контактов, а журнал вызовов очищен от записей.

Все даты телефон регистрировал автоматически. Встречи продолжались много месяцев. Почти год. Когда я понимаю это и вижу, что первая эсэмэскка датирована сентябрем прошлого года, мне ставится нехорошо. Сентябрь! Эви тогда было шесть месяцев. Я была еще толстой, некрасивой, измотанной, и мне было не до секса. Но тут меня разбирает смех, потому что это просто глупо и не может быть правдой. В сентябре мы были на седьмом небе от счастья, от любви друг к другу и к нашей малютке. Он не мог крутить роман, никак не мог видеться с ней все это время. Я бы узнала. Это не может быть правдой. Телефон не его.

И все же. Я достаю тетрадку со своими уликами преследования и сравниваю звонки со временем встреч, организованных по телефону. Некоторые совпадают. Какие-то были за день-два до встречи, какие-то – через день-два после нее. Некоторые вообще никак не связаны.

Мог ли он все это время с ней встречаться, а мне рассказывать, что она не дает ему прохода и преследует, мог крутить с ней роман за моей спиной? Но зачем звонить ей по городскому, если для связи у них имелся этот номер? Как-то не стыкуется. Если, конечно, она не звонила нарочно, чтобы я узнала. И чтобы наши отношения испортились.

Тома нет уже почти два часа, и скоро он вернется. Я заправляю постель, убираю свой журнал и его телефон в тумбочку, спускаюсь вниз, выливаю остатки вина в бокал и быстро выпиваю. Я могла бы ей позвонить. И устроить скандал. Но что я ей скажу? С моральной точки зрения особых прав на это у меня нет. К тому же я не уверена, что смогу выдержать, когда она с удовольствием сообщит, что все это время меня водили за нос. Если раньше он проделывал это на пару с тобой, будь готова оказаться в роли обманутой жены сама.

Я слышу шаги за дверью и знаю, что это он: я узнаю его походку. Ставлю бокал в раковину и, опираясь на столешницу, жду, когда он войдет. В ушах стучит кровь.

– Привет! – говорит он. У него виноватый вид, и язык слега заплетается.

– В тренажерном зале стали подавать пиво? Он улыбается:

– Я забыл сумку с вещами. И заглянул в паб.

Как я и думала. Или он считал, что я так подумаю? Том подходит ближе.

– А чем занималась ты? – интересуется он, продолжая улыбаться. – У тебя виноватый вид. – Он обнимает меня за талию и притягивает к себе. Я чувствую запах пива у него изо рта. – Чем-то нехорошим?

– Том…

– Тсс, – говорит он, целуя меня в губы, и начинает расстегивать на мне джинсы.

Он разворачивает меня к себе спиной. Я не хочу, но не знаю, как об этом сказать, закрываю глаза и стараюсь не думать о том, что он был с ней. Я пытаюсь оживить в памяти первые дни нашего знакомства, когда мы оба рвались в пустующий дом на Крэнхэм-стрит, изголодавшиеся друг по другу и ненасытные.