– Тебе надо было разбудить меня, если что-то услышала. И не следовало туда отправляться одной. Это – мое дело.

– Все в порядке, – говорю я, стискивая зубы, чтобы они перестали стучать.

Он целует меня в губы, проталкивая язык мне в рот.

– Пойдем в постель, – говорит он.

– Думаю, что сначала выпью кофе, – говорю я, стараясь освободиться.

Но он меня не отпускает и крепко прижимает к себе, придерживая одной рукой за талию, а другой за шею.

– Пойдем со мной, – повторяет он. – Никаких отказов я не принимаю.

Рейчел

Воскресенье, 18 августа 2013 года

Утро

Яне знаю, как лучше поступить, поэтому просто звоню в дверь. Наверное, следовало сначала позвонить по телефону. Не очень-то вежливо заявляться нежданно-негаданно с утра пораньше в воскресенье. Я начинаю хихикать. Это наверняка от нервов. Я не знаю, что делаю.

Дверь никто не открывает. Чувствуя, как нарастает напряжение, я прохожу по боковому проходу. И снова испытываю сильнейшее ощущение дежавю. В то утро, когда я проникла к ним в дом и забрала малышку, я точно не хотела сделать ей ничего плохого. Теперь у меня нет никаких сомнений.

Я иду вдоль стены дома в прохладной тени, слышу голос Анны и думаю, не мерещится ли мне. Но нет, Анна действительно сидит во внутреннем дворике. Я окликаю ее по имени и приподнимаюсь на цыпочках, чтобы заглянуть через забор. Она смотрит на меня. Я ожидаю увидеть на ее лице выражение шока, но она, похоже, даже не удивлена.

– Привет, Рейчел, – говорит она, поднимаясь, берет девочку на руки и прижимает к себе. Она смотрит на меня спокойно и серьезно. Глаза красные, на бледном чистом лице ни следа макияжа.

– Чего тебе надо?

– Я звонила в дверь, – отвечаю я.

– Я не слышала. – Она устраивает ребенка у себя на боку и отворачивается, будто собирается войти в дом, но на пороге останавливается.

Я не понимаю, почему она не кричит на меня.

– Где Том, Анна?

– Его нет. Он ушел на встречу со своими армейскими приятелями.

– Нам надо уходить, Анна, – говорю я, и она начинает смеяться.

Анна

Воскресенье, 18 августа 2013 года

Утро

По какой-то причине меня вдруг разбирает смех. Бедная толстая Рейчел стоит в саду, красная и потная, и говорит, что нам надо уходить. Именно «нам».

– И куда мы пойдем? – спрашиваю я, когда приступ смеха проходит. Она смотрит меня потерянным взглядом, не зная, что сказать. – Я никуда с тобой не пойду.

Эви ерзает и капризничает, и я спускаю ее на землю. Кожа у меня все еще горит после утреннего душа, когда я нещадно ее скребла, а рот, щеки и язык болят, как от укусов.

– Когда он вернется? – спрашивает она.

– Думаю, не скоро.

На самом деле я понятия не имею. Иногда он может провести целый день, карабкаясь по стенке для скалолазания, – или я считала, что он проводит там весь день. Теперь я не знаю.

Я знаю лишь, что он забрал с собой сумку с вещами для тренажерного зала и скоро выяснит, что телефона в ней нет.

Я подумывала, не переехать ли нам с Эви на какое-то время к сестре, но меня смущает телефон. Что, если его найдут? Там постоянно крутятся ремонтники, телефон могут найти и передать в полицию. А на нем мои отпечатки.

Потом я подумала, что смогу отыскать его сама, но для этого надо дождаться вечера, когда меня никто не увидит.

Наконец до меня доходит, что Рейчел продолжает говорить и задает мне вопросы. Я не слушала ее. Я так устала.

– Анна, – говорит она, подходя ближе и пытаясь поймать мой взгляд своими большими черными глазами, – ты когда-нибудь встречалась хоть с одним из них?

– С кем?

– С его армейскими приятелями. Тебя знакомили хоть с кем-то из них?

Я качаю головой.

– Тебе не кажется это странным?

Вообще-то я только сейчас понимаю, насколько странно ее появление у нас в саду в такой ранний воскресный час.

– Да нет, – отвечаю я. – Они – часть его другой жизни. Одной из его жизней. Как и ты. Какой должна была стать и ты, но мы никак не можем от тебя избавиться.

Она вздрагивает от обиды.

– Что ты здесь делаешь, Рейчел?

– Ты знаешь, почему я здесь, – отвечает она. – Ты знаешь… чувствуешь, что происходит нечто странное…

Она смотрит так серьезно и с таким пониманием, будто действительно за меня переживает. При других обстоятельствах это было бы даже трогательно.

– Хочешь кофе? – спрашиваю я, и она кивает.

Я варю нам кофе, и мы молча сидим в саду, и наше молчание совсем не враждебное.

– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я. – Что армейских приятелей Тома не существует? Что он их выдумал? А сам сейчас с другой женщиной?

– Я не знаю, – отвечает она.

– Рейчел?

Она поднимает на меня взгляд, и я вижу в ее глазах страх.

– Ты хочешь мне что-то рассказать?

– Ты встречалась с родными Тома? – спрашивает она. – С его родителями?

– Нет. Они не разговаривают. Они перестали разговаривать с Томом, когда он ушел ко мне.

Она качает головой:

– Это неправда. Я их тоже никогда не видела. Они даже не знакомы со мной, так с чего им меня жалеть?

У меня в голове, где-то у затылка, прячется черный ком. Он образовался, когда я услышала по телефону ее голос. Я пыталась упрятать этот ком подальше, но сейчас он начинает разбухать и разрастаться.

– Я тебе не верю, – говорю я. – Зачем ему это придумывать?

– Потому что он постоянно лжет.

Я встаю, собираюсь уйти. Мне неприятно, что она это говорит. И я злюсь на себя, потому что, похоже, ей верю. Мне кажется, я всегда знала, что Том лжет. Просто раньше его ложь меня вполне устраивала.

– Он умеет лгать, – соглашаюсь я. – Ты понятия не имела про нас, верно? Мы столько месяцев встречались, трахались как заведенные в доме на Крэнхэм-стрит, а ты ни о чем и не догадывалась.

Она с трудом сглатывает и кусает губу.

– Меган, – говорит она. – Как насчет Меган?

– Я знаю. Они были любовниками.

Мне странно, как звучат эти слова, которые я впервые произнесла вслух. Он изменил мне. Изменил мне!

– Не сомневаюсь, что тебе это приятно слышать, – говорю я, – но теперь ее нет, так что это не важно.

– Анна…

Черный ком уже разросся так, что ему тесно в черепе, он обволакивает глаза, и я с трудом различаю предметы.