— Куда мы? — спросила я, чтобы перевести тему.

— В гости, — Дэвид хитро улыбнулся, — только постарайся не смеяться над ними. Просто представь, что оказалась в «Сказках старой Англии».

Только я хотела заметить, что в этом мраке в гости можно разве что на кладбище зайти, как вдруг все изменилось.

Сначала неясно, затем все четче и четче, как медленно раскаляющиеся лампы, из темноты стал проступать небольшой домик. Низенькая дверь, крохотное окошко, деревянные срубы. Он весь светился теплым приглушенно-рыжим светом. Я ахнула, невольно останавливаясь.

— Нравится?

— А то! Такая красота. У нас бы тут была избушка на курьих ножках, — хмыкнула я, прибавляя шагу.

— У нас такого нет. Это в Москве.

Однако вблизи все оказалось еще интереснее. Стоило мне присмотреться, и стало заметно, что это никакой не домик, а лишь часть одного из факультетов СПбГУ со светящимся окном и явно закрытой обычно дверью — с уличной стороны на ней даже было написано что-то весьма красноречивое. Но как только я отводила глаза — все снова превращалось в милую уютную избушку. Я с интересом наблюдала за мгновенно проступающими и исчезающими отличиями, когда Дэвид положил мне руку на плечо:

— Ничего не ешь.

— Поче?.. — начала я, но он оборвал меня, вдруг громко с кем-то поздоровавшись: — Здравствуйте, Госпожа! — Он склонил голову и надавил рукой мне на затылок, заставляя тоже поклониться. Я осторожно перевела взгляд на дверь. В проеме, частично загораживая свет, стояла женщина.

Ростом она едва доставала Дэвиду до груди, спина согнута, а руки опираются на узловатую палку. Седые волосы гладко зачесаны назад и собраны в тяжелый узел. На плечи, поверх болотного цвета платья наброшена изумрудная шаль.

— Здравствуй, Дэ-е-евид, — протянула она, и ее незаметные губы растянулись в улыбке. Только усилием воли мне удалось не вздрогнуть: зубы были совершенно не человеческие и даже не звериные, к которым я стала привыкать, работая в НИИДе. Это был частокол мелких острых клычков, не различающихся по форме и наводящих на мысли об акуле. Мне вдруг ясно представилось, как вот это впивается в мое тело…

Кажется, я сглотнула несколько громче, чем собиралась.

— Кто это у тебя, Дэ-е-евид? — Старушка повернула ко мне тяжелую голову, казавшуюся слишком большой для ее тела — как и набалдашник ее клюки. Они вообще были как-то очень похожи со своей палкой. — Кто это у тебя-я? Новая игрушка?

Игрушка? У Дэвида? О чем они…

— Нет, — быстро перебил ее капитан, — она из Института. Работает на Шефереля.

Старушка хмыкнула, внимательно вглядываясь в мое лицо и давая мне возможность разглядеть ее. Она напомнила человека, очень и очень напоминала, — но в то же время не оставалось никаких сомнений, что люди у нее разве что мимо проходили. Надеюсь, не по дороге в духовку.

Глаза были слишком большими и слишком широко расставленными. Пара миллиметров — и она бы еще выглядела нормально, просто необычно. Но внешность ее только-только переступила за грань дозволенного смертному. Плоский широкий нос был так прижат к черепу, что почти не выделялся, если смотреть в профиль. Безгубый рот открывался провалом и был виден только когда она говорила — так казалось, что его вообще нет, а на месте губ лишь сморщенная кожа. А еще руки. Тонкие, почти подламывающиеся запястья, выглядывающие из широких рукавов, — и неожиданно крупные ладони с несоразмерно длинными, сильными пальцами и коготками вместо ногтей.

— Закрой рот своей девочке, Дэ-е-евид, — протянуло существо, поворачиваясь к нам спиной, — и проходите.

Дэвид зло зыркнул на меня:

— Могла бы и не пялиться, — прошипел он, за шкирку вводя меня в дверь.

В первый момент свет ослепил. Я зажмурилась, заслоняясь рукой от люстры. Дэвид шлепнул меня на стул и вновь обратился к существу. Она стояла в стороне, у чего-то напоминающего открытую печку, и помешивала деревянной ложкой в большой медной кастрюле.

— Простите ее, Госпожа, — он молитвенно сложил на груди руки, — она первый раз Наверху ночью.

— А-а-а, — протянула та, подхватывая кастрюлю и поворачиваясь к нам. — Дэ-е-евид, достань кружки.

Я проморгалась достаточно, чтобы наконец разглядеть помещение. Тяжелые дубовые столы и стулья, вся мебель сделана просто, но основательно. То, что я приняла за люстру, было огромным колесом с выставленными на нем свечками, прицепленным к массивному крюку на потолке за три толстые цепи. В общем, помещение более всего напоминало средневековый трактир в фэнтези-интерпретации.

Дэвид нырнул в грубо сколоченный, но очень внушительный на вид шкаф с посудой и тут же вынырнул с тремя тяжелыми кружками, наводящими на мысль о Баварии и пиве. Госпожа одобрительно кивнула и вылила в них содержимое кастрюли, аккуратно придерживая ее полотенцем. Жидкость была густой и искристой, как разведенный мед, туго наполнив кружки доверху.

Она подтолкнула кружки к нам и села напротив, не сводя с меня внимательных глаз.

— Ну с тобой, Дэ-е-евид, все ясно, — она сощурилась, глядя мне куда-то между бровей, — а вот с твоей девочкой…

— Госпожа, она не моя девочка, — снова поправил ее капитан.

Существо перевело на него насмешливый взгляд:

— Что это не твоя девочка, я вижу лучше тебя, Дэ-е-евид, — и она так сделала ударение на «не твоя», что я, кажется, покраснела. — Она уже…

— Госпожа! — прервал ее Дэвид.

Какое-то время они смотрели друг другу в глаза, и мне показалось, что воздух вокруг начал шипеть и плавиться, но Госпожа вдруг усмехнулась:

— Будь по-твоему, Дэ-е-евид.

Она снова повернулась ко мне:

— А ты нелюдь, — сказала она утвердительным тоном, — только что нелюдь делает Наверху?

— Приказ Шефереля, — снова встрял Дэвид, — личный.

— Ли-и-ичный, — протянуло существо, но на этот раз в ее голосе прорезались нотки удивления, — самого Шефере-е-еля…

Она отхлебнула из своей кружки. Капля скатилась вдоль резной ручки, упала на стол и тут же застыла светящимся озерцом золота.

— Сколько тебе лет, детка?

Я покосилась на Дэвида, тот едва заметно кивнул — мне наконец было даровано право голоса.

— Двадцать пять, — от долгого молчания голос сел, и я кашлянула.

— Что, всего двадцать пять? — Тонкие брови Госпожи поползли вверх. — Я уж думала, никого младше семидесяти и не встречу в своей жизни.

Она тихо закудахтала, что должно было означать смех.

— А что ж ты не пьешь? — вдруг спросила она, заметив, что я только кручу кружку в руках, но не притрагиваюсь к напитку. Хотя, признаться, очень хотелось — он так искрился и уютно бился о стенки. Я наклонилась, чтобы только ощутить запах, — и он оказался таким сильным, что у меня закружилась голова. Жидкость пахла и карамелью, и ванилью, и немного сливками, и чуточку медом — словом, чуть ли не всем сразу, что есть вкусного на свете.