– Ведом ли детям закон ытыка?

– Они знают, что смертны, что могут погибнуть, но сложить оружие к стопам врага они никогда не смогут! Любой из них думает о своей Ёлю ежедневно и жаждет умереть достойно воина, когда бы и где ни грянул его срок – на поле боя или на старческом одре… А коль скоро удастся возвратить Срединной прежнее спокойствие, то разве плохо, если не только их руки, но и головы останутся верны сокровенному воинскому духу? Этих людей всегда будет тянуть туда, где несчастные нуждаются в помощи. При всем том не в одной лишь безумной отваге видят они смысл жизни человека на Орто. Уж тебе ли не знать, багалык: дурные помыслы выжигаются в бою, как окалина в кузнечном горне! Те, что прошли Посвящение битвой, неспособны на ложь и предательство. Нет людей совестливее, честнее и преданнее их.

Хорсун молчал. Ему нечем было возразить. Помедлив, он отстраненно заметил, что новые мечи очень хороши, и спросил, кто их ковал.

– Сын Тимира с помощниками, – сказала воительница. – Наследник не посрамил отца, вырос серьезным мастером. Придумал добавлять при сварке клинков небесное железо.

– Небесное железо? – подивился Хорсун.

– Парень нашел богатый кладезь синих рудных камней подле скалы, в которую ударила молния. Старые кузнецы говорят, будто в залежь попали крупицы небесного огня. В мечах Атына великое число отливных слоев из железа, взятого в разных местах. Иные пласты так тонки, что почти прозрачны. Многослойность придает клинкам необыкновенную остроту, а верхний покров лезвий, приправленный небесным железом, обещает веками не знать другой ржави, кроме текущей во вражеских венах.

– Способен ли такой меч на лету рассечь надвое охапку листьев? – заинтересовался багалык, с восхищением проведя пальцем по отменно отполированному, голубоватому телу клинка.

– А ты попробуй! – засмеялась Модун и попросила кого-то из ребят собрать листья.

Мокрые кучи осенней листвы слежались, но не успели сопреть за короткую зиму. Взмах-молния меча – и подкинутый ворох разделился ровно на два. Ни один волглый лист не прилип к льдисто гладкому клинку. Хорсун подобрал и осмотрел те, что попали под лезвие, и впрямь изощренное необычайно. Срезы были чисты и прямы, как сам клинок.

– Мы показали тебе слабое отражение нашей сноровки, – заявила воительница. – Отряд изучил бескровные приемы хапсагая лучше, чем ты потолок над собственной лежанкой в тоскливые дни. Ребята готовы сровнять врагов с землей, стереть их в пыль под ногами коней, а скачут так, что завидует ветер! В воде как рыбы…

– …а в небе как птицы, – улыбнулся багалык. – Ты убедила меня, Модун. Испытания проведем… ну, скажем, раньше обычного. – Кивнул ободряюще: – Думаю, Посвящение пройдет бо́льшая часть твоего отряда.

– Пройдут все, – твердо сказала женщина.

Сразу после проверки юные воины побежали к Большой Реке. Хорсун тоже отправился отдать дань почтения уходящей зиме. Наблюдал за игрищами юнцов и снова сомневался в необходимости скорострельных испытаний. Что ж, у взыскательного Камня Предков наверняка выявится неосновательность затеи. Старики не дадут неоперенным вольничать, и Хозяйки Круга посмотрят на них опытным оком. Неизвестно еще, как народ воспримет пополнение дружины новыми воительницами. Если уж вправду замаячит битва, ботуры хоть сегодня примут удар. Отряды, испытанные годами и стычками с воинами чужих племен, соберутся в полном вооружении, не успеет табык три раза стукнуть. Не понадобится кидать в бой зеленую молодь.

Багалык вдруг подумал, что мысли его стали ворчливыми, точно у брюзги, который завидует юной весне… Перед глазами всплыло высокомерное лицо главного жреца с искривленным от вечного недовольства ртом, оттянутым шрамом. Да-а, еще двадцатка весен, и лицо Хорсуна, пожалуй, станет таким же брезгливо-надменным. Аж передернуло от отвращения.

Заходя за мыс, багалык отпрыгнул в сторону: какой-то паренек с шальными глазами несся на него. Даже не остановился глянуть, кого едва с ног не сшиб. Вряд ли и человека-то заметил, промчался с шумом и ветром, словно мгновенье назад бед натворил.

«Атын, Тимира сынок», – узнал опешивший Хорсун. Х-м-м… Вот тебе и «мастер серьезный»! Кузнецы-то, по сути, должны быть еще суровее ботуров, ведь корни их мастерства старше воинских. Вспомнилась старая песенка ковалей.

Раньше, чем обидная песенка перестала звучать в голове, опрометью бегущая девушка слепо ткнулась в грудь багалыка на изгибе тропы. Хорсун близко увидел ее залитое зарею лицо, сияющие глаза и отступил. Она опомнилась, охнула и, бросив на него полный ужаса взгляд, скрылась.

Илинэ! Отчего бог-загадка постоянно сталкивает его с этой девчонкой? О чем предупреждает?

…Сандал нашел новорожденную девочку в год Осени Бури у себя на пороге и осмелился назвать сытыганку истинным именем Большой Реки. Если Хорсун правильно понял вопли Лахсы, Илинэ – родная сестренка Олджуны. Младшая дочь Никсика, покойного старшины Сытыгана… Зачем жрец, всегда столь опасливый, дал подкидышу имя, открывающее душу матери рек?

Олджуна, принеся крохотную сестренку к жрецам, сказать о том не смогла или не посмела, как не говорила о многом, что угнетало ее душу… О, если бы вернуть весны обратно, услышать доверчивый детский голос: «Отец»! Отцом называла Хорсуна бедная девочка, к смерти которой он, бессердечный человек-мужчина, приложил свою могучую руку. Так же, как пустоголовый Тимир, который поверил омерзительным россказням Йор…

Плечи заставил дрогнуть приглушенный оклик. Нет, не почудилось. Назвали по имени. Голос был женский. Низкий, упругий и одновременно очень нежный. Он сулил страсть и смирение, и готовность принять телом любые причуды любовного пыла. По крайней мере, подобные мысли вызывала у багалыка владелица этого голоса.

Ничего хорошего не сулила Хорсуну встреча с Долгунчей. Не так давно он был еле способен сопротивляться приливам мужской жажды. Желание любви несло его к чаровнице с дикой силой. Теперь багалык с тою же силой возненавидел свое влечение. После повинных мыслей о злой судьбе Олджуны в душе поднялась волна неприязни к Долгунче. Певунья навязчиво продолжала попытки внушить ему постыдное любострастье. Сердце багалыка топил страх перед отступлением, мучительно-сладкой неволей под властью женщины, в чьих мягких, обволакивающих движениях столько же коварства, сколько в зыбучей трясине…