Расправившись с солдатами, я перемахнул через забор фактории, быстро вбил обойму в магазин маузера, спустил затвор с задержки и шмыгнул в магазин сквозь пустой дверной проем заднего выхода.

Майя и Мадина сидели за перевернутым шкафом и отстреливались. К моему дикому удивлению, рядом с ними палил из винтовки переводчик-японец. Ничтоже сумняшеся палил по своим, тщательно прицеливаясь, спокойно и методично.

Но до конца все рассмотреть я так и не успел. Видимо, почувствовав взгляд, Мадина резко обернулась и выстрелила в меня из револьвера.

Каким-то чудом шарахнувшись в сторону, я заорал:

– Куда палишь, отставить!

Но девочка все равно успела еще раз пальнуть и только потом одновременно обрадованно и перепуганно запищала:

– Я знала, знала, что ты за нами придешь!

– Саша!.. – всхлипнула Майя, не отрываясь от своего карабина. – Ты…

– А кого ты еще ждала? – проворчал я, потирая ушибленное плечо. – Так, дамы и господа, прошу на выход. Уходим, пока японцы отвлеклись.

– С нами раненый, – предупредила Майя.

Я повел взглядом и только сейчас заметил в глубине торгового зала казака из сопровождения. Он хрипло стонал, привалившись спиной к стене, а на бинтах, которыми была перемотана его грудь, расплывалось большое красное пятно.

– Я его понесу! – Переводчик метнулся к раненому. – Не переживайте, я смогу…

Но только закинул его на спину, как на улице треснуло несколько выстрелов, и переводчик со стоном рухнул на пол. Я стянул с него казака и сразу понял, что тот уже мертв: в затылке пузырилась кровью маленькая дырочка.

Японцу пуля попала в поясницу.

– Я заслужил… – растягивая губы в улыбке, прошептал он. – Заслужил…

– Хватит ныть. Идти сможешь? Ничего страшного, донесем как-нибудь…

– Нет! – Прапорщик оттолкнул мою руку. – Я еще могу стрелять. Идите, дайте мне оправдаться перед собой…

И подтянул к себе за ремень винтовку.

Первым желанием было удержать. Я помедлил мгновение и подтолкнул сестер к выходу.

– Уходим…

Ушли не без проблем, на стрельбу стянулись едва ли не все уцелевшие в Александровске японцы. Пришлось на ходу отстреливаться и долго петлять улочками. Без ранений не обошлось, барон схлопотал в бедро, к счастью, по касательной, а айну пуля снесла мочку уха.

Расчетное время мы просрочили, я побаивался, что миноносец уже отчалил, но посудина все так же стояла на месте. Четырехстволки на корме открыли бешеный огонь, мы рванули к причалу, но только ступили на сходни, как с жалобным ойканьем споткнулась Мадина.

Лука зарычал, подхватил ее на руки и, прикрывая собой, утащил на корабль.

Я дождался, пока на миноносец взойдут остальные, и только тогда взбежал на палубу.

– Давай, давай, заводись!!! – заорал интендант, зачем-то размахивая руками, словно ветряная мельница.

Миноносец дрогнул всем корпусом, из трубы повалил черный дым, за кормой вспенились буруны, и мы наконец отошли от причала.

– Господи… – Ноги разом перестали держать, и я с размаху сел на палубу.

Но тут же вспомнил о ранении Мадины, вскочил и понесся в корабельный лазарет, куда сразу унесли девочку. И наткнулся на Луку.

– Не ходи туда, Християныч. – Великан загородил собой дверцу. – Тама твоя милая девицу осматривает.

– Сильно ее?

– Да не-э-эт, – смущенно промямлил Лука. – Чутка филей… ну царапнуло. Так что сам понимаешь, не годится глазеть…

– Попу попортило, что ли? Переживет как-нибудь!

– Э-э-э, не скажи! – Лука умудренно погрозил мне пальцем. – Попа для девиц – первостатейное дело!

– Да-да, большая дело говорит! – авторитетно заявил Тайто, крутившийся рядом с великаном.

Он намотал на раненое ухо простыню и теперь очень смахивал на какого-нибудь дикого аравийского бербера.

– Попки – это да… – Интендант подкрутил ус. – Эх, если попадем во Владивосток, завалюсь-ка я в заведение мадам Жужу. Дамы-с у нее прям на загляденье…

– Дамы? – насторожился барон. – Бордель? И я с вами!

И мы все счастливо расхохотались.

Проблем с размещением на миноносце не возникло – в трюме уместились все, тем более от первоначального состава отряда осталось лишь две трети – потери оказались больше чем средние. Убедившись, что ранеными уже начали заниматься, я наведался в рубку к новоиспеченному капитану.

– Куда пойдем, Сергей Викторович?

– Думаю… – Мичман солидно кашлянул в кулак. – Думаю, сразу во Владивосток. Угля хватит с головой, бункеры полные.

– Расчетное время прибытия?

– Даем не более шестнадцати узлов… – Максаков поморщился. – Котлы ни к черту, не зря они на ремонт вставали. Так что четверо суток, не меньше, а то и больше. Это если не нарвемся на японские крейсера – они в проливе шныряют, как у себя дома.

– Прикажите поднять японский флаг.

– Что вы такое говорите, Александр Христианович? – бурно возмутился мичман. – Корабль взят на приз, следовательно, должен идти под Андреевским флагом. Правда, у нас его нет, но я распоряжусь соорудить из подручных материалов.

– А зачем тогда вы приказывали переодеться в японскую форму людям на палубе? – возразил я.

– Ну… – Максаков смутился. – В горячке. Есть правила, которые нарушать нельзя, на этом флот и стоит.

– И пусть стоит. Ваша же задача… – резко оборвал я его, – ваша задача – дойти до Владивостока и сохранить корабль с личным составом. А нарушение правил считайте военной хитростью, за которую отвечать буду я, а не вы. Стоило огород городить, чтобы геройски потопнуть в бою с какой-нибудь японской бронированной лоханкой?

– Но…

– Никаких «но».

Вправив мичману мозги, я прямым ходом направился разбираться с засевшими в кубриках японцами. С матросами рассчитались быстро, хватило нескольких ударов кувалды по переборке и очереди из «Гочкиса» в образовавшуюся щель. А вот с офицерами получилось сложнее и проще одновременно. Самураи благополучно угробили сами себя. Когда взломали дверь, выяснилось, что все трое выпустили себе кишки.

– Вот же народец, – с досадой ругнулся Лука. – Ни себе ни людям, уделали весь кубрик своим дерьмом.

С пленными поступили незатейливо – попросту столкнули за борт, а следом скинули спасательный плотик. Пусть косоглазых их самурайский боженька выручает, а я умываю руки.

Попробовал наведаться к Майе, но она меня отправила восвояси, потому что полным ходом оперировала раненых. Зато Мадина, страдальчески охая и хлюпая носом, по страшному секрету поведала, что ей царапнуло левое полупопие. И что ей совершенно не больно, но очень и очень обидно.