— О'Десмонд, говоришь? — дон Себастьян поджал губы. — Гуго тебе кем приходится?

Пришлось припоминать родню. Никаких «Гуго» нет и не было! Тем более «Гуго», водящих знакомство с ямайскими губернаторами. Да это вообще не ирландское имя! Зато имеется на дереве клана отрубленная ветка.

— Не знаю, — пришлось признаться, — но кое-кто из наших ушел на галеоны… Давно. Когда мы сражались с Елизаветой. Вместе с испанцами. Как они?

— Лет двадцать назад один из стариков терцией командовал. Большинство так и осели во Фландрии. С Гуго мы брали Бреду. Отложили в сторонку — я пику, он мушкет, взялись за лопаты… Потом в ирландской роте убило капитана, и парни выбрали его. Так что он остался воевать дальше, я же решил, что накопил на небольшую плантацию в Индиях… В общем, доволен. Так как, пойдешь на службу?

Такой вот перескок. Правильный, в общем. Только…

— Какая с меня сейчас служба, ваше превосходительство? Полчеловека.

— Это не беда. Отъешься, отдохнешь — и за дело!

Так Патрик оказался нахлебником в белокаменном доме под пальмами. Ел, спал, снова ел. Губернаторские служанки приласкали — чуть не до смерти. Его превосходительства им мало? Так в лоб и спросил. Оказалось — не мало, в самый раз. Зато наслушался, какой дон Себастьян душка, а поверх того великий герой и рачительный хозяин. Сразу захотелось выздороветь да отстоять честь Ирландии. Не только в постели.

Решил припомнить игры с мечом. И полезно, и, скорее всего, скоро понадобится. Выпросил у губернатора венгерскую кавалерийскую саблю, неожиданно длинную и тяжелую. Подарок какого-то сослуживца по Фландрии. Рукоять легла в руку — и вспомнилась фехтовальная наука. Показалось, что стоит двинуть кистью, и клинок запорхает радостно и послушно, как жаворонок над жнивьем.

Увы, первое же движение вышло неуклюжим и до боли неправильным. Ослаб, год каторги не прошел даром. И не был никогда силен в поединках, и оружие непривычное. Привычным англичанин пользуется… Пришлось вспоминать и отрабатывать приемы заново. Тело понемногу, нехотя, припоминало былые навыки, заново наливалось силой.

Когда спасительница явилась навестить, О'Десмонду, по крайней мере, уже не было стыдно за вынужденную неловкость. Тем более рубаха и штаны достались из губернаторского гардероба и смотрелись вполне прилично. С башмаками вышло хуже, их попросту не пошили пока. Так что упражняться пришлось босиком. Дон Себастьян даже изволил успокоить, заметив, что, хотя в отличие от Ирландии на Ямайке и водятся разнообразные гады, ядовитых среди них нет. Можно спокойно попирать траву босиком. Вот песок бывает горячим. А уж крыша…

Взгляд немедленно зацепился за крышу. Что поделать, мысль о том, что кусок хлеба, а главное, кувшин воды — рядом, только руку протяни, все еще дарит радость — и властное желание проверить, все ли с припасами в порядке. Изрядная же часть губернаторских съестных припасов как раз на крыше и обретается, там лепешки в сухари пересушивают. Со стороны кажется, что крыша крыта хлебом! И часть этого хлеба заберет в следующее плавание «Ковадонга». А вот воду держат пониже, чтоб не нагревалась. Холодная, чистая вода, щедрой струей льющаяся в глотку, дарит радость почище вина. Теперь он этого никогда не забудет.

Зря отвлекся.

Тускло звякнула сабля, встретив ствол пистолета. Рукоять второго — резной оскаленный лев — замерла перед глазами и сразу исчезла.

— Получилось! — А в глазах ни тени веселья. — Простите, вы замешкались, и я решила испытать один прием… Кстати, не хотите потренироваться? Мне, по моей нынешней службе, искусство защиты никак забывать нельзя. С саблей я не знакома, а тут как раз трофей! Научите?

Это кто бы кого учил… По крайней мере, в поединке, когда можно уйти вбок и не мешает строй или тесная свалка, она хороша. На то, чтобы изучить поведение нового клинка, у нее ушло не больше часа. Затем под оружие подстроился шаг, движения кисти, стойка. И вот, приходится не показывать — перенимать. И все-таки ее стихия — меч.

Когда черноглазая тренируется одна, то не повторяет кем-то измышленные движения и позиции. Пляшет на месте, отражая удары и выпады невидимого врага. Лишь бандольеры с патронами глухо стучат, сопровождая танец — вместо бубенчиков у подола. Словно попал на волшебный остров, где нет ни времени, ни беды, только красавица, занятая печальным ожиданием свежего путника.

Но вот снова — друг против друга. Сил уже достаточно, чтобы отбросить атаку — но не предугадать. Ничего предсказуемого. Ничего повторяющегося! Учебный бой затягивает, поглощает остатки внимания.

— Прекратить!

Зря. Зря вы крикнули это под руку, дон Себастьян. Да, молодые дураки. Могли бы надеть помпоны. Только сабля любит рубящий удар, не укол. Так толку от такой защиты? А может, и не зря. Пусть по руке стекает горячее, пусть рубаха окрасилась алым, но в черных глазах тоска Счастливой страны сменяется обычным, человеческим беспокойством. Или больше, чем человеческим?

— Царапина, сеньор губернатор. Донья Изабелла, благодарю за урок.

— Я не должна была… Заигралась. Прости… Можно, я перевяжу? Я не могу сдвинуть края раны, чтоб она сразу заросла, и даже зашить не умею, но могу сварить мазь, чтоб быстрей зажила и не болела. Можно?

Губернатор громко кашляет. В английском слово одно, но по тону заметно, как в торопливых речах Изабеллы «ты» превращается в «вы». Оно и верно. Дворик заслонен от чужих взглядов, как от солнца, только широкими листьями пальм.

И за благодарным взглядом в сторону напомнившего о приличиях губернатора следует перечисление того, что нужно для снадобья. «Пригодится. И не только дону Патрику…»

На следующий день, ближе к вечеру, Патрик О'Десмонд, бывший капитан армии Ирландской конфедерации, принес присягу королю Филиппу Четвертому, поступив на службу в ряды ополчения острова Ямайка и был вполне доволен таким решением. А что еще он мог сделать, чтоб оказаться вблизи от доньи Изабеллы, но не под ее командованием?

Снял руку с Библии и отправился под пальму, любоваться вечерней жизнью колониального городка. Устроился на стуле, которые здесь отчего-то полагаются только мужчинам, принялся рассматривать фланирующую по площади перед губернаторским домом публику. Зрелище прелюбопытное! Достаточно полчаса последить за людьми, чтобы понять — то, что на первый взгляд кажется бессмысленным парадом, на деле — главное событие дня, которое заменяет жителям Сантьяго-де-ла-Вега разом и биржу, и клуб, и театр. Все они разом — и дельцы, и актеры, и публика. Приятно, полезно — для всякого, кто твердо стоит на ногах и успел стать частью города. Вот сеньорита де Тахо тоже не гуляет, сидит у окошка, перебирает бандольеры, точно четки. Каждую из деревянных висюлек развинчивает, проверяет, в каком состоянии порох. Не отсырел ли? Такова солдатская молитва.

Хорошо, что ее комната выходит на площадь. Ни подмигнуть, ни рукой помахать — неприлично, но смотреть можно. А вот она подняла к глазам часы, откинула крышку. Уставилась… почти на него. Мимо. На парадное крыльцо.