— Я всё-таки прошу вас, графиня, иметь уважение к моему отцу Семёну Романовичу, — с нажимом проговорил он. — Что бы там ни происходило между моей матерью и светлейшим князем до встречи с батюшкой, я считаю себя его сыном...

— Это как угодно, — вздохнула Александра Васильевна. — Но по прямой ли линии, через Лизу ли, внучатую племянницу князя Потёмкина, вы — наследник Тавриды и отказаться от неё не имеете права.

— Да почему я должен... — вспылил граф.

— Должны, — веско проговорила старуха. Спрятала документ и удалилась к себе. — Подумайте на досуге.

Как водится, граф решил сразу. А думал ещё целую ночь. Если государю угодно отправить его генерал-губернатором на юг, путь подпишет рескрипт. За ним, Михаилом, дело не станет. Но Александру Павловичу, как видно, нужно было, чтобы его просили. Чтобы сам Воронцов сделал первый шаг. Показал, что раскаивается в своей вспыльчивости. Признает ошибки и вперёд будет осмотрительнее.

Самолюбие мешало графу взяться за перо. Но острое желание выйти, наконец из тупика, в который он сам себя загнал, потребовав отставки, заставляло забыть об оскорблённой чести. Смириться. Преклонить колени в немой просьбе: дайте дело. При его деньгах, при такой хорошей жене почему не проводить время в удовольствиях? «Стыдно быть праздным, — стучало у Михаила в голове. — Знатный и богатый человек должен жить так, чтобы другие прощали ему знатность и богатство». Его учили этому с детства, такое вытравить нельзя. Государь поймал Воронцова. И теперь мог улыбаться своей ни к кому не относящейся улыбкой. Коварный ангел!

Утром Михаил написал прошение. Очень ровное, без покаянных соплей и обещаний выслужить благоволение монарха. Есть вакантное место, он готов его занять, угодно ли это императору?

В первую очередь, монарху неугоден был такой тон. Он никогда не любил Воронцова — слишком много о себе мнит. Ярок, твёрд, обожаем сослуживцами. Александр сторонился подобных людей. Они всегда задавали вопросы, требовали исполнения обещанного, жаждали объяснений предпринятых действий и хотели давать советы. Но государь принял бумагу и даже изволил пригласить чету Воронцовых на приём в Зимнем по случаю тезоименитства своей супруги Елизаветы Алексеевны. Праздник был утомительный, с большим выходом, молебном в дворцовой церкви, представлением собравшихся, при котором поздравляющие были допущены к руке, балом и, наконец, поздним ужином. Лизе всё это было ни к чему, но высочайшей аудиенцией не манкируют, и молодая графиня храбро собралась сопровождать мужа. Под свободное платье-шемиз из серебристой парчи она, по совету матери, надела корсет и страшно боялась, как бы, затягивая его, не помяли младенца.

— Ничего, — ободряла её Александра Васильевна, — в наше время и не знали, что такое ходить без фижм, так и рожали затянутыми. Посмотри, какие у тебя крупные братья, никого не удушили.

Лиза кивала и только кусала губы. Михаил был страшно недоволен.

— Может, сказать, что ты нездорова?

— Нет-нет, не стоит вызывать недовольство...

Какое, к чертям, недовольство? Сидела бы дома!

Однако пребывание при дворе ободрило графиню. Она точно вдохнула знакомый воздух, почувствовала себя увереннее, отвечала на поздравления, шутила и смеялась. Лизе шла беременность. Она заметно расцвела, и это отмечали многие.

— Сударыня, вы хорошеете на глазах, — сказал Александр Павлович, поднося её руку к губам и удерживая дольше положенного. — Я всегда ждал вашего замужества, чтобы сделать наше общение более свободным.

Графиня вспыхнула и сама отняла руку, что было верхом невоспитанности. Государь только рассмеялся и подарил ей ласковый взгляд. «Плешивый ловелас!» — возмутился в душе Михаил. Ему и в голову не приходило, что отныне он постоянно будет испытывать ревность. Его скромная застенчивая жена вдруг превратилась в предмет общего интереса, ухаживаний и самого живого внимания мужской половины двора. Пока это было внове, и Лиза поначалу не понимала: что же в ней изменилось? А изменилось главное — она вышла замуж. И теперь волокитство за ней ни к чему не обязывало. Ещё вчера фрейлину Браницкую мало кто замечал. Сегодня у графини Воронцовой появилась стая неотвязных поклонников, самым опасным среди которых был государь.

Он пригласил её на котильон, и Лиза не могла отказаться, хотя танцевать в её положении было делом непростым. Она с блеском справилась с задачей и хотела было поздравить себя, но бросила взгляд на хмурого Михаила и разом сникла. Потом, уже за ужином, Александр Павлович осмелился послать ей фрукты со своего стола, что было совсем уж неуместно, и граф начал очень нехорошо коситься на костяной ножик для разрезания яблок.

— Прекрати строить из себя Отелло, — очень серьёзно потребовала Лиза. — Мы сейчас уйдём, и все неприятности останутся здесь. Сколько я знаю государя, он ветрен и завтра будет волочиться за другой дамой.

Но она ошиблась. Подали кофе со сладким. Это был момент свободного общения, гости ходили между столами и подсаживались где хотели. Воронцова отвлекли. А император, улучив момент, занял место подле графини и взялся развлекать её беседой. Кто ему запретит? Александр Павлович, надо отдать должное, был отменно любезным кавалером и умел очаровывать. Такого блестящего разговора Лиза не слушала давно. Они обменялись впечатлениями о Вене, вспоминали Париж, оба ругали Лондон... Графиня и не заметила, как прониклась к императору доверием и внимала каждому его слову с искренним удовольствием.

— Приятный вечер, не правда ли? — спросил Александр. — Хотелось бы продолжить нашу беседу. Но, увы. Светские условности, против естественного человеческого общения. Я принёс вам одну безделицу.

Государь извлёк из кармана вчетверо сложенный лист, и Лиза увидела, что это прошение её мужа.

— Мне будет приятно, если вы сами подадите мне сию бумагу, скажем, послезавтра часу в четвёртом пополудни в Гатчине у павильона «Поленница», — и, увидев, как по лицу графини расплывается удивление, добавил: — Хорошенько подумайте, действительно ли вы хотите покидать двор и ехать в Одессу? Я ведь могу оставить вас здесь в качестве статс-дамы, а вашему супругу дать назначение.

Лиза покраснела и опустила глаза. При этом её взгляд упал на руки императора — маленькие ладони с выхоленными нежными перстами. Как у девушки, не привыкшей к шитью.

— Думаю, ваше величество понимает, как важно для моего мужа это место, — скороговоркой произнесла графиня. — Умоляю вас, не играйте подобными вещами. Сейчас вы имеете преданного слугу. Не испытывайте его верности.

Император ласково улыбнулся.

— Ну, раз вы так печётесь о судьбе супруга, то приходите за подписью. Я буду ждать.

Прозрачнее некуда. Лист остался у Лизы, и она поспешно засунула его в рукав. Что делать, графиня не знала. Всю дорогу домой Михаил ворчал на неё в карете, но она почти не слышала его. Что значили раздражённые колкости по сравнению с той угрозой, которая надвинулась на них сейчас? Если она не пойдёт, прошение не будет подписано. Если же пойдёт... Об этом лучше не думать. Муж бесится от одного ухаживания за ней. Но он бесится и от безделья. Что ему важнее? Ведь её падение не будет тайной. В этих тяжёлых мыслях Лиза легла спать, а утром встала мрачнее тучи. Обстановку немного разрядил приезд Бенкендорфа. Он ещё ни разу не был у Воронцовых после возвращения в Петербург. Все трое радовались, болтали про Италию, потом мужчины пошли в кабинет беседовать о своём. Наконец часа через два Александр Христофорыч нашёл её в зимнем саду.