– Вечная память! – завопили Том с Оливией в два голоса.

– Закройте рот! – сказала Мадисон. – Покойники – это не смешно!

Алиса посмотрела на Ника. Лицо его было красное, как будто обветренное. Она не понимала, что это значит – сердится он или стесняется. Новое дело… У нее что, с этой Джиной был бурный лесбийский роман?

– Вы из-за «Американ искпресс» все время ругаетесь, – добавил Том.

– «Американ экспресс», – поправила Мадисон.

– «Американ искпресс» работает для меня! – Ник в шутку приветственно поднял свой стакан, но все так же не смотрел на Алису.

– А один раз вы из-за меня так переругались! – удовлетворенно сказала Оливия.

– Почему? – не поняла Алиса.

– Да ты помнишь! – осторожно произнесла Оливия. – Тогда, на пляже…

– В две тысячи миллионный раз говорю: она ничего не помнит! – воскликнул Том.

– Оливия потерялась, – пояснила Мадисон. – Приехала полиция. Ты сильно плакала. – Она зло посмотрела на Алису и продолжила: – Вот так: «Оливия! Оливия! Доченька! Где моя доченька?» – Она закрыла лицо руками и изобразила драматические рыдания.

– Правда? – Забавно, но Алису задела выходка Мадисон.

– На всякий случай, чтобы ты не удивлялась, – добавила Мадисон. – Оливия – твой любимый ребенок.

– У мамы нет любимчиков, – сказал Ник.

Нет? Хорошо бы…

– Когда я носила тебя, Мадисон, – начала Алиса, – мы с папой называли тебя Орехом. А знаешь почему? Потому что ты была маленькая, точно орешек.

– Ты мне этого никогда не говорила, – с сомнением в голосе произнесла Мадисон.

– А меня как вы называли? – спросила Оливия.

– Правда? – удивилась Алиса. – Правда никогда не говорила?

– На самом деле? – Мадисон обернулась к Нику. – Вы называли меня Орехом?

– А папа говорил с тобой, приставляя к моему животу рулон из-под туалетной бумаги, – добавила Алиса. – Он, бывало, говорил: «Эй, Орех! Это я, твой папа!»

Мадисон улыбнулась. Алиса замерла. Такой удивительной улыбки она никогда еще не видела. Ощущение любви было таким сильным, что заломило в груди.

Она опустила глаза в тарелку, и тут же ее пронзило воспоминание.

…Она сидела в машине, залитой золотистым светом, будто в кино. Пахло солью и морскими водорослями. Ныла шея. Она обернулась посмотреть, как там девочка. Чудо, да и только! Она спала. Пухлые розовые щечки. Длинные ресницы. Головка склонилась на спинку сиденья. Пока Алиса смотрела, на лицо девочки упал луч света. Она распахнула глаза, зевнула и сонно потянулась. Потом она заметила взгляд Алисы, и лицо ее расплылось в широкой удивленной улыбке, как будто она хотела сказать: «Ой! Поверить не могу! И ты здесь!»

С водительского сиденья вдруг раздался громкий храп, и по лицу девочки пробежал испуг. «Не бойся, – сказала Алиса, – это папа».

– Девочка плохо спала, – сказала Алиса и посмотрела на Ника. – Она не засыпала, пока мы не начинали ехать.

Ник машинально кидал в рот еду и смотрел прямо перед собой.

Алиса посмотрела на Мадисон и моргнула. Злая, непонятная девчонка за столом и была той малышкой. Та девочка, что улыбалась в машине, была Орехом.

– Мы ездили всю ночь, – сказала Алиса Мадисон. – Стоило нам остановиться, ты начинала плакать во все горло.

– Знаю. – Мадисон снова помрачнела. – Вы везли меня до самого Манли, потом остановились на парковке, мы все вместе заснули прямо в машине, потом ты принесла меня на пляж, и там я первый раз повернулась на животик. Вот так вот.

– Да! – взволнованно произнесла Алиса. – Ты перевернулась на коврике для пикника! Мы взяли тогда кофе из того кафе под синим навесом. А еще тосты с ветчиной и сэндвичи с сыром.

Все было и как будто вчера, и как будто миллион лет назад.

– Мне было восемь недель, а я уже могла проспать всю ночь, – встряла Оливия. – Правда, мама? Я была чемпионкой по сну!

– Подожди, подожди… – сказала Алиса, поднимая руку и стараясь сосредоточиться.

Она ясно вспоминала то утро. Полосатый костюм девочки. Щетина и красные глаза Ника. Резкие крики чайки, особенно белой на фоне очень синего неба. Они так устали, что в голове было пусто. По крови бежал живительный кофеин. Они были родителями. Их переполняло ощущение чуда и ужаса, восторга и усталости оттого, что они – родители.

– Мама! – заныла Оливия.

Если она вспомнила тот день, значит может вспомнить и все то, что было, когда родилась Мадисон. И то, что было до того дня, когда Ник собрал вещи и ушел.

– Мама… – повторила Оливия.

Да замолчи же ты наконец! Она будто шла ощупью, но ничего другого ей не оставалось.

У нее только и было что то утро.

– Но Ник… – начала она.

– Что? – хмуро, раздраженно откликнулся он.

Она и правда ему не нравилась. Не то чтобы он ее больше не любил. Она ему даже не нравилась.

– Мы были так счастливы.

Домашняя работа, написанная Элизабет для Джереми

Три часа ночи.

Привет, Дж. Бен куда-то укатил. Где он, я понятия не имею.

Как же я устала!

О! Ты замечал, что, если какое-нибудь слово повторять много раз подряд, его звук начинает казаться по-настоящему противным?

К примеру, возьмем хотя бы… ну, я не знаю… БЕСПЛОДИЕ.

Бесплодие. Бесплодие. Бесплодие. Бесплодие.

Неудобное, заковыристое, отвратительное слово. Замучишься слоги считать.

Так вот, Джереми, мой милый врач (как сказала бы Оливия), я утверждаю, что если думать о чем-нибудь слишком долго, то данный предмет тебе опротивеет и потеряет всякий смысл. Я так много лет думала о том, как стать матерью, что само понятие материнства опротивело мне донельзя. Я хотела этого, хотела, хотела… А теперь вовсе не уверена, хотела ли именно этого.

Посмотри на Алису с Ником. До того как у них появились дети, они жили очень счастливо. Само собой, детей они любят, но, положа руку на сердце, растить детей – это адский труд. Это совсем не значит сюсюкаться с малышами. Малыши – это ненадолго. Потом они вырастают. Вырастают и становятся детьми, которые вовсе не всегда так уж милы.

В раннем детстве Мадисон была настоящей красоткой. Мы просто налюбоваться на нее не могли. Но сегодняшняя Мадисон – это же совсем другой человек. Она – истинная фурия, очень непонятная, рядом с ней чувствуешь себя просто идиоткой. Да, Джереми, представь себе! Девятилетняя девчонка вполне способна меня взбесить. Не правда ли, это убедительное доказательство эмоциональной незрелости?

Том имел привычку утыкаться лицом мне в шею, а теперь он уворачивается, стоит мне лишь попытаться прикоснуться к нему. Он во всех подробностях может рассказать сюжет любого телешоу. Это достает. Иногда я даже думаю о своем, пока он мелет без остановки.