Страну трясло. Веселье лилось с телеэкранов таким бурным потоком, что выслушать относительно серьезные новости удавалось вовсе не каждый день. Две трети вновь выходящих на экран отечественных кинофильмов (начавшийся пять лет назад бум все не спадал) были комедиями разной степени искрометности. Подавляющее их большинство было явно ориентировано на умственно отсталых людей, страдающих от неэффективности существующих схем ноотропной терапии. Какой-то год назад любое англоязычное агентство новостей, говоря о России, обязательно взахлеб рассуждало о выборах. «Путин обязательно, несомненно изменит Конституцию», «Путин тиран и сделает все для сохранения своей тирании…» Смешно звучит, но его уверенная победа в 2012 году действительно оскорбила многих. Потом была пауза, — а потом началось по новой. «Мы не можем иметь никакой надежды на изменение им избранного Россией курса все большего отхода от принципов политических свобод…» Это тоже незачем повторять: это тоже слышал каждый человек, который читает или новости на английском, или отечественные «Новую газету», слушает «Йэху Москвы» или… Хватает у нас информированных источников, более чем хватает. На радость нам, страдающим от засилья ненавидящих демократические ценности опереточных злодеев. Вы знаете, что уже в отношении 2 марта 2008 года в английском языке практически не употребляли слово «выборы»? Только «передача власти», только «смена режима», на худой конец «имитация выборов» или «пародия» на них. Что уж говорить про последние выборы, про 2012 год. Здорово, да? Происходящее в Грузии или происходившее десяток лет подряд в Туркменистане — это не слишком хорошо, конечно, но такова воля их народов. А вот в России — это да, это на самом деле возмутительно. Какие выборы, что вы? Откуда у них выборы…

Все это было не так уж серьезно: Россию ругали всегда и будут ругать всегда, в его возрасте пора бы уже привыкнуть. Заявление представителя кровавого тоталитарного режима о том, что дважды два есть четыре, воспринимается в мире просто как еще одно текущее доказательство прогнившей, бесчеловечной сущности варваров, проживающих между исконно германскими и исконно японскими территориями. Гораздо более серьезным было другое: то, что и на самом деле являлось правдой. Обвинения в дикости. Которой полно. В ксенофобии. Которая лезет из всех щелей: то, что каждые 50 лет кто-то пытается эту страну завоевать, не оправдывает ее сегодняшних жителей ни в малейшей мере. Самые настоящие, но при этом какие-то тупые нарушения законности на тех же последних выборах: с раздачей отгулов за предоставление в профком открепительных талонов с места прописки. И обещанием «лишить премии» неподчинившихся. Обвинения в безудержном, практически африканском разгуле коррупции. В уникальной для Европы способности жить среди грязи и гадить себе под ноги каждую минуту. То, как красивые, прекрасно одетые русские девушки швыряют себе под ноги окурки перед входом в автобус или маршрутку, не переставало Николая ужасать. Дикость и грязь — именно они, по его мнению, были самым страшным в России. Коррупция, все остальное — это было уже только следствием.

Все это было правдой, отрицать которую было сложно: на это хватало нервов только у самого твердолобого патриота. Из тех, кто бесповоротно и непоколебимо уверен, что наш Большой театр — лучший театр в мире, МиГ-29 — идеальный истребитель, а ленинградское мороженое — самое вкусное. Из тех, кто уверен, что Катерина Тэтц — шпионка или, во всяком случае, наймит неких «Врагов России». Начиная с больших букв «Вэ» и «Ры».

С достаточной степенью громкости имя Катерины Игоревны Тэтц впервые прозвучало около трех месяцев назад, и прозвучало оно в таком контексте, что значительная доля граждан России испытала ощущение, которое принято определять словом «оторопь». Случившуюся с ней историю Николай помнил прекрасно: в какой-то мере этому способствовало то, что вылезшая на верхние строки всех возможных лент новостей фамилия показалось ему знакомой. Редкая как есть (немецкая? корейская? еврейская? — этого он так и не понял), ее фамилия была на слух почти такой же, как у известного питерского микробиолога — одного из лучших лекторов, каких Николаю приходилось встречать в жизни. Случайное совпадение, конечно. Совпадением было и то, что Тэтц тоже была преподавателем университета — только не «Павловского», а МГИУ — Московского государственного индустриального. Впрочем, наверняка он запомнил бы эту историю, и не будь у нее дальнейшего развития. Как запомнил десяток других, таких же по оставляемому в душе осадку. Как на всю жизнь запомнили их миллионы и десятки миллионов «россиян» разного возраста — от пенсионного до предпризывного. Суд над водилой, в машину которого врезался несущийся на огромной скорости по мокрому шоссе автомобиль губернатора одного из регионов. Тюремный срок женщине, которая посмела ударить носимым в сумочке ножом насилующего ее ублюдка. Совсем недавний суд над офицерами внутренних войск, вернувшихся из Чечни, и закончившиеся месяцами ранее процессы, в ходе которых сроки получили армейские офицеры, защищавшие своих земляков от рабства. Не надейтесь, суки, мы не забыли. Мы запомнили это на всю жизнь.

Катерине Тэтц пришлось в жизни достаточно круто. Ее муж попал под какую-то бандитскую раздачу середины 90-х, и на этом ее семейная жизнь закончилась. То ли он стал случайным свидетелем перестрелки и словил чужую пулю, то ли даже сам пытался заниматься каким-то мелким бизнесом — не суть важно. Сына она вырастила в одиночку, и можно только догадываться, чего это стоило в годы, когда профессия преподавателя заумной технической дисциплины вызывала брезгливую усмешку даже у кассирш в булочных. К счастью, те годы остались уже позади. К середине же следующего десятилетия выяснилось, что не эмигрировав и даже не переквалифицировавшись в «челнока» и держателя коммерческого киоска, женщина продолжала держаться на ногах вполне уверенно. Сын вырос, пошел на первый курс чего-то там технологического, и все было весьма и весьма неплохо до того самого дня, пока в ста метрах от «Юго-Западной» в торопящихся на зеленый свет людей не влетел идущий за сотню громадный серебряный автомобиль. Очевидцы рассказывали, что водитель даже не пытался тормозить. Риск для жизни быдла, спешащего к станции своей быдловозки, стоил, по его мнению, меньше, чем расход ресурса тормозных колодок. Сломанное ударом почти пополам тело парня отшвырнуло вперед метров на десять: именно это позволило потом московским журналистам с чистой совестью сообщить в вечернем выпуске новостей, что пешеход был сбит «вне зоны пешеходного перехода». Парень жил еще почти минуту: страшно долго, по мнению тех, кто все это видел. Он даже пытался говорить, — бесцельно водя по своим бокам руками и неотрывно глядя на подошедшего водителя убившей его машины. Тот припарковался метров на 30 впереди и подошел к умирающему после некоторых раздумий — но все же подошел. Сзади его прикрывали сразу двое крепких, настороженных ребят, и ни один очевидец не произнес вслух ни одного оскорбления, ни единого напрашивающегося комментария. «Скорая» приехала удивительно быстро для Москвы, минут всего через двадцать, но к тому времени все было кончено уже давно и бесповоротно. Сотрудники ГИБДД стояли, стряхивая пепел в слякоть, негустая толпа вздыхала и переминалась. Серебряный автомобиль уехал, его водитель и пассажиры не выразили особого желания поинтересоваться, чем там все закончится. Саму эту машину с измазанным кровью радиатором, как и находившихся в ней людей, видели десятки человек, номер машины был повторен несколько раз и вписан в протоколы. Тем удивительнее было то обстоятельство, что уголовного дела не было. Не было даже такого фарса, какой произошел несколькими годами ранее, когда заместитель мэра среднего размера провинциального города нашей необъятной Родины «достиг договоренности» с родственниками людей, убитых его взбесившейся машиной, и потому был без лишнего шума (как в то время ошибочно полагали) освобожден от уголовной ответственности.