– Нет.

– Так будет лучше для вас и для меня. Мы можем полететь во дворец с вашими соплеменниками, я могу сесть…

– Нет. Мы будем ждать.

– Я могу сесть во внутреннем дворе, я поговорю с ним, и вы получите свой выкуп, а по…

– Нет. Мы будем ждать. Ждать здесь. Там опасно.

– Мы полетим вместе, или я полечу один.

Шейх пожал плечами.

– Я вас предупредил, пилот.

Дворец хана. 23.38. Ахмед гнал Наджуд и ее мужа перед собой по коридору, словно скотину. Оба они были взлохмачены, в ночных пижамах, оба были перепуганы до полусмерти, Наджуд заливалась слезами, позади них шагали два охранника. Ахмед все еще держал в руке обнаженный нож. Полчаса назад он ворвался в их покои вместе с охранниками, вытащил их из постели на коврах и объявил, что хан наконец узнал, что они солгали про Хакима и Азадэ, ложно обвинив их в заговоре против отца, потому что один из слуг признался, что слышал тот же самый разговор и что ничего неподобающего ни братом, ни сестрой произнесено не было.

– Это ложь, – охнула Наджуд, придавленная к коврам, наполовину ослепленная светом фонаря, который один из охранников направил ей в лицо; второй охранник держал автомат у виска Махмуда. – Все ложь…

Ахмед выхватил нож, тонкий, как игла, и поднес его к ее левому глазу.

– Нет, не ложь, ваше высочество! Вы лжесвидетельствовали перед ханом, поклявшись Аллахом, поэтому я здесь по приказу хана, чтобы лишить вас зрения. – Он коснулся кожи кончиком ножа, и она вскрикнула:

– Нет, пожалуйста, я умоляю вас, умоляю, пожалуйста, не надо… погодите, погодите…

– Вы признаетесь, что солгали?

– Нет. Я не лгала. Дайте мне увидеться с отцом, он никогда бы не отдал такого приказа, не повидавшись со мной снача…

– Вы больше никогда его не увидите! Зачем ему видеть вас? Вы солгали тогда, солжете и сейчас!

– Я… я никогда не лгала ему, никогда не лгала…

Его губы искривились в усмешке. Все эти годы он знал, что она солгала. Это не имело для него значения. Но теперь стало иметь.

– Вы солгали, именем Аллаха. – Кончик ножа проткнул кожу. Обезумевшая от паники женщина попыталась закричать, но другой рукой он зажал ей рот, испытывая искушение продвинуть нож еще на полдюйма, потом вынуть его и повторить то же движение с другой стороны, и тогда все будет кончено, кончено навсегда. – Лгунья!

– Пощадите, – прохрипела она, – пощадите, во имя Аллаха.

Ахмед ослабил руку на ноже, но сам нож не убрал.

– Я не могу даровать вам пощаду. Молите о пощаде Аллаха, ибо хан приговорил вас!

– Погодите… погодите, – отчаянно забормотала она, почувствовав, как напряглась его рука, готовая пронзить ей глаз, – пожалуйста… позвольте мне пойти к хану… позвольте мне молить его о милосердии, я его до…

– Вы признаетесь, что солгали?

Она колебалась, веки в панике трепетали вместе с ее сердцем. Нож тут же продвинулся вперед на миллиметр, и она выдохнула:

– Я признаюсь… я признаюсь, я преувели…

– Во имя Аллаха, вы солгали или нет? – прорычал Ахмед.

– Да… да… да, солгала… пожалуйста, позвольте мне увидеть отца… пожалуйста.

Слезы хлынули у нее из глаз, и он остановился, изображая неуверенность, потом обратил свой горящий взор на ее мужа, который лежал рядом на ковре, мелко дрожа от ужаса.

– Вы тоже виновны!

– Я ничего об этом не знаю, ничего, – запинаясь, выговорил Махмуд, – совсем ничего, я никогда не лгал хану, никогда, никогда ничего не знал…

Ахмед подтолкнул их обоих вперед. Телохранители открыли дверь комнаты больного. Там стояли испуганные Азадэ, Хаким и Айша, поднятые с постели срочным вызовом, объятая страхом сиделка; хан с мрачным лицом лежал в постели, глядя на них глазами с кровавыми прожилками. Наджуд бросилась на колени и выпалила, что преувеличила вину Хакима и Азадэ, но когда Ахмед сделал шаг в ее сторону, она вдруг сломалась:

– Я солгала, я солгала, я солгала, пожалуйста, прости меня, отец, пожалуйста, прости меня… прости… пощади… пощади… – бормотала она, обезумев.

Махмуд тоже стонал и плакал, повторяя, что он ничего не знал об этом, а то бы непременно сказал хану, разумеется, сказал бы, как перед Аллахом, конечно бы, сказал; оба они молили о пощаде – все знали, что пощады не будет.

Хан громко прочистил горло. Наступила тишина. Все глаза обратились на него. Губы его шевелились, но никаких звуков изо рта не вылетало. Сиделки и Ахмед подошли ближе.

– Ахмед останься и Хаки', Азадэ… остальные 'усть уйдут – этих 'од стражу.

– Ваше высочество, – мягко проговорила медсестра, – не может ли это подождать до завтра? Вы очень утомились. Пожалуйста, прошу вас, отложите все на завтра.

Хан мотнул головой.

– С'час.

Сиделка очень устала.

– Я не беру на себя никакой ответственности, ваше превосходительство Ахмед. Пожалуйста, пусть все пройдет как можно быстрее. – Расстроенно покачивая головой, она вышла.

Два охранника подняли Наджуд и Махмуда на ноги и утащили их с собой. Айша, пошатываясь, последовала за ними. Хан закрыл глаза, собираясь с силами. Теперь тишину нарушало лишь его тяжелое, гортанное дыхание. Ахмед, Хаким и Азадэ ждали. Прошло двадцать минут. Хан открыл глаза. Ему казалось, что прошло всего несколько секунд.

– Сын мой, доверяй Ахмеду как своему первому доверенному лицу.

– Да, отец.

– 'оклянитесь Аллахо', 'ы оба.

Он внимательно выслушал, как они хором произнесли: «Я клянусь Аллахом, что буду доверять Ахмеду как своему первому доверенному лицу». До этого они поклялись перед всей семьей в том же и во всем остальном, чего от них потребовал отец: лелеять и охранять маленького Хасана, Хакиму сделать Хасана своим наследником, брату и сестре обоим оставаться в Тебризе, Азадэ провести в Иране не менее двух лет безвыездно. «Таким образом, ваше высочество, – объяснил ему Ахмед некоторое время назад, – никакое чужеродное влияние, например влияние ее мужа, не сможет умыкнуть ее отсюда до того, как она будет отослана на север, будучи виновной или невинной».

Это мудро, признал хан, исполненный отвращения к Хакиму и к Азадэ за то, что они столько лет позволяли лжесвидетельству Наджуд оставаться похороненным и столько лет оставаться безнаказанным; ненавидя Наджуд и Махмуда за то, что они оказались такими слабыми. Ни капли мужества, никакой силы. Что ж, Хаким научится, и она научится. Если бы только у меня было больше времени…

– Азадэ.

– Да, отец?

– Наджуд. Какое наказание?

Она заколебалась, снова ощутив страх; она знала, как работает его ум, и чувствовала, как ловушка захлопывается за ней.