В первые годы личного правления Людовика XIV (1661-1715 гг.) казалось, что прежняя холодность, преобладавшая в отношениях между Францией и Соединенными Провинциями с 1647-48 гг. (когда последние заключили сепаратный мир с Испанией) закончилась. Франция и Республика снова были после подписания франко-голландского договора 1662 г. официальными союзниками, и Нидерланды выиграли от этого в целом ряде отношений. В противостоянии с Англией партия-фракция Штатов нашла в союзе с Францией противовес стюартовским связям оранжистов, как у себя на родине, так и за ее пределами. Во время второй англо-голландской войны союз с Францией помог Республике скорее косвенным образом, чем напрямую, но, тем не менее, представлял для нее значительную ценность. Французские войска не сражались против англичан (кроме как на Карибах), но Людовик оказывал закулисную поддержку, по крайней мере, на первых порах, не желая, чтобы Республика была побеждена и Англия стала владычицей морей; прежде всего, он помог остановить войска князяепископа Мюнстера. Сложившаяся ситуация, таким образом, на протяжении нескольких лет напоминала баланс сил, существовавший во время Двенадцатилетнего перемирия, когда Англия поддерживала Морица, а Франция — Олденбарневелта и «арминиан».

Первоначально Людовик стремился к установлению дружественных отношений с партией-фракцией Штатов. В 1660-х гг. испанская монархия все еще считалась главным противником Франции, по крайней мере, до 1668 г., а Испанские Нидерланды — главным центром соперничества великих держав. Более того, всей Европе было очевидно, что французская гегемония должна значительно усилиться, если Соединенные Провинции станут, в некоторой степени, клиентским государством Франции. Людовик безуспешно предлагал де Витту — который гордился тем, что он выше коррупции — щедрый ежегодный пенсион. В качестве составного элемента его стратегии, направленной на превращение де Витта в оружие французской политики, французский посол д'Эстрада по приезду в Республику в 1663 г. привез инструкции по примирению враждующих фракций Вета и Тибалта в Мидделбурге, а также улучшению сотрудничества между Зеландией и Голландией, к выгоде партиифракции Штатов и в ущерб оранжистам. В это время пресса в Республике в целом подчеркнуто благожелательно относилась к Людовику.

Но с самого начала эту зарождающуюся дружбу Франции и Республики омрачали трения. Два главных источника напряженности, один стратегический и территориальный, другой — экономический, разрушили франконидерландское согласие и сыграли решающую роль в формировании последующего политического курса обеих держав. Первым было будущее Испанских Нидерландов. После того, как Испания вывела большую часть своих сил из Нидерландов, в одной из самых стратегически важных зон Европы возник вакуум власти, который стал источником опасной нестабильности, испанское могущество шло на убыль одновременно с формированием Людовиком крупнейшей и самой сильной армии тогдашнего мира. Результатом этого стало фундаментальное изменение баланса сил. С 1540-х гг. южные Нидерланды играли роль испанского, а также европейского барьера для французской экспансии, сдерживая французские амбиции на всем континенте. Теперь же этот барьер внезапно рухнул, и на пути у французских амбиций и территориальной экспансии, казалось, больше не было преград.

Слабость Испании в южных Нидерландах тревожила де Витта еще с 1663 г. Людовик откровенно давал понять, что вынашивает планы на этот регион, хотя, на данном этапе, был не против обсуждения своих экспансионистских намерений с голландским союзником. Де Витт посчитал благоразумным вступить в переговоры о возобновлении франко-нидерландского соглашения о разделе от 1635 г., в соответствии с которым большая часть Испанских Нидерландов должна быть аннексирована Францией, а территории к северу от линии, соединявшей Остенде с Маастрихтом, включая Брюгге, Гент, Мехельн и Антверпен, отойти к Республике. Он также обсуждал с Людовиком возможность превращения южных провинций в «свободные» кантоны, по швейцарскому образцу, под совместным франко-нидерландским протекторатом. Но регенты испытывали сильные сомнения и оговорки насчет такого предложения, вызванные, не в последнюю очередь, опасениями Амстердама, что Антверпен в случае его реинтеграции в состав Соединенных Провинций сможет восстановить свое былое величие и, таким образом, освободиться от блокады устья Шельды, препятствовавшей его торговле с 1572 г. Ибо закрытие Шельды для морской торговли должно было продолжаться, очевидно, только до тех пор, пока Антверпен оставался под властью Испании и пока действовали условия Мюнстерского договора. Что было еще более тревожным, в случае раздела южных провинций возникала перспектива того, что увеличившая свою территорию Франция будет напрямую граничить с Республикой.

Опасения нидерландцев возросли весной 1663 г., когда Людовик забрал назад свой отказ, торжественно сделанный во время женитьбы на его невесте из династии Испанских Габсбургов, от ее наследственных прав на Испанские Нидерланды, на том основании, что он не получил обещанного за ней приданого. Испанская корона, чьи войска тогда были направлены против Португалии, попыталась уравновесить французское давление, предложив Соединенным Провинциям стать гарантом границ Испанских Нидерландов, сыграв на опасениях Голландии, что Франция станет ее непосредственным соседом. Но де Витт, считая, что было бы фатальной ошибкой связывать будущее Республики с ослабевшей испанской монархией, отверг предложение Мадрида о нидерландско-испанском оборонительном пакте для защиты южных Нидерландов от Франции. Пенсионарий сказал испанскому послу, дону Эстебану де Гамарра, что если Испания не сможет защитить южные провинции, они должны стать либо автономной конфедерацией, по нидерландскому или швейцарскому образцу (решение, известное под названием «кантональное устройство»), либо же быть переданы императору, который смог бы лучше защищать их. Когда в декабре 1663 г. Гамарра снова стал настаивать на заключении нидерландско-испанского союза, де Витт ответил, что не считает «хорошим планом прислоняться к стене, которая вот-вот рухнет». Гамарра возразил на это, что именно поскольку такой риск существует, нидерландцы должны подпереть ее, ибо, если стена падет, они «будут погребены под ее обломками».

Другим источником трений были коммерция и колонии. До 1662 г. французская корона была настолько заинтересована в обеспечении нидерландского сотрудничества против Испании, что избегала любых радикальных мер, которые могли бы поставить барьер на пути растущего нидерландского проникновения на французский рынок, или преобладание нидерландцев в перевозке основных предметов французского экспорта — вина, бренди и соли. Точно так же французская корона не вкладывала особой энергии в создание конкурирующей империи торговли, навигации и заморских колоний. Но это положение изменилось с началом личного правления Людовика. Дружба с Нидерландами отныне стала не столь существенна для Франции, чем в эпоху Генриха IV и Ришелье, тогда как, особенно с 1640-х гг., объем продаж во Франции голландских тканей, остендских товаров, рыбы, продуктов китобойного промысла, табака, керамики и сахара-рафинада, также как балтийских товаров, многократно увеличился. К 1660-м гг. эти растущие успехи нидерландской коммерции во Франции вызвали массовое негодование среди французских купцов и мануфактурщиков, а в то же время Людовик, стремясь уравновесить морское могущество и колониальную экспансию нидерландцев и англичан, приступил к амбициозной программе меркантилистских инициатив, которые во многих местах сталкивались с нидерландскими интересами, как в Европе, так и в Индиях.