Но перевод военного прокурора к другому месту службы по тем временам считался не наказанием, а лишь намеком. Наиболее «непокорных» военных прокуроров, пытавшихся бороться против беззаконных арестов, самих запросто арестовывали. Как явствует из доклада главного военного прокурора в апреле 1938 г., из 500 военно-прокурорских работников оказались арестованными 30 человек (6 % к общему штату оперативных работников[32]), в том числе 8 прокуроров военных округов и 12 корпусных и дивизионных прокуроров353. В числе арестованных были военные прокуроры военных округов диввоенюристы Ю.Я. Берман (Московского), Н.М. Кузнецов (Ленинградского), Н.А. Малютин (Белорусского), Е.Л. Перфильев (Киевского), Г.И. Оганджанян (Закавказского); военный прокурор ОКДВА B.И. Малкис, прокурор пограничной и внутренней охраны войск НКВД Украинской ССР Н.Н. Гомеров, заместитель народного комиссара юстиции СССР, бывший заместитель главного военного прокурора диввоенюрист А.С. Гродко и др. Были арестованы бригвоенюристы военные прокуроры: Забайкальского военного округа (Г.Г. Суслов), Харьковского военного округа (К.И. Романовский) и его помощник (М.И. Ставицкий), военные прокуроры Краснознаменного Балтийского флота И.К. Гай и И.М. Стурман и Черноморского флота П.С. Войтеко, заместитель военного прокурора МВО А.П. Берзин, военный прокурор войск НКВД МВО Ю.А. Дзервит, а также помощники главного военного прокурора Иоссель и Казаринский и др.

Насколько глубоко запала ненависть особистов ко всяким попыткам контроля за законностью их действий можно судить по тому, что из всех главных военных прокуроров с 1924 г., своей смертью успел умереть только C.Н. Орловский (да и то, возможно, потому, что он, как бывший секретарь Реввоенсовета 1-й Конной армии, был хорошо известен Ворошилову), а все остальные до единого – Н.Н. Кузьмин, П.И. Павловский, М.М. Ланда – арестовывались (Кузьмин и Ланда расстреляны), Павловский умер, «отбывая наказание».

Не миновала чаша сия и главного военного прокурора Красной армии армвоенюриста Н.С. Розовского. Уж как он старался угодить и Вышинскому, и его хозяевам, и на места прокурорам давал указания «санкции на арест давать безотказно… не мешать производству арестов»354, а все же иногда по частным вопросам осмеливался потревожить начальство напоминанием о необходимости соблюдения хотя бы элементарной законности. Сам он принять соответствующие меры не решался, но «ставил вопросы» перед начальником Политуправления РККА. Один из красноармейцев необдуманно заявил своему товарищу, что он не будет принимать военную присягу. «Товарищ» оказался «бдительным», и «антисоветчик» был немедленно арестован. В данном случае военные прокуроры оказались на месте. 7 мая 1939 г. Розовский докладывает Мехлису: «Мною получено сообщение военного прокурора САВО о неправильных действиях военкома 28-го отдельного батальона местных стрелковых войск старшего политрука Козловского, выразившихся в незаконном аресте и отстранении от принятия присяги красноармейца ПАНИНА И.Г.»355.

Но даже такие робкие попытки Главной военной прокуратуры напомнить о необходимости, хотя бы видимости поддержания законности, надоели сотрудникам Особых отделов НКВД. И 17 июня 1939 г. Берия направляет Ворошилову «имеющийся в НКВД СССР компрометирующий материал на работников Главной военной прокуратуры». Ссылаясь на показания ранее арестованных «участников антисоветского военного заговора» (бывшие заместитель и помощники главного военного прокурора А.С. Гродко, Иоссель и Казаринский, бывшие военные прокуроры военных округов: Оганджанян, Берман, Малкис, Малютин, Кузнецов), Берия утверждал, что в Главной военной прокуратуре существует еще не выкорчеванная заговорщическая организация, которую возглавляет сам главный военный прокурор Н.С. Розовский и в которую якобы входят два прокурора ГВП (Л.М. Брайнин и Д.С. Клебанов) и два помощника ГВП (Л.М. Калугин и А.X. Кузнецов). Объективных доказательств виновности Розовского никаких, одни голословные обвинения, вроде «насаждал в аппарате ГВП и на местах троцкистские и другие враждебные элементы», или показания арестованного бывшего военного прокурора Черноморского флота Войтеко, что он «слышал со стороны Розовского похабнейшие антисоветские анекдоты и загадки по адресу вождя нашей партии»356.

В посланном в этот же день Берией Мехлису сообщении о «разоблачении» Розовского было сказано, что главный военный прокурор Красной армии «уличается показаниями арестованных как участник военно-фашистского заговора в РККА и руководитель заговорщической организации в прокуратуре»357. Вскоре он был арестован. Следствие длилось почти два года. И только за неделю до начала Отечественной войны он наконец предстал перед Военной коллегией Верховного суда СССР, осудившей его по формуле «10+5» (10 лет лагерей и 5 лет поражения в политических правах). Но Розовский протянул недолго, умер в ИТЛ в 1942 г. В декабре 1956 г. Военная коллегия частично изменила приговор (посмертно), поскольку никакой заговорщической организации в Главной военной прокуратуре, как и в целом в РККА, не было. Что же касается инкриминируемой ему совершенно недостаточной борьбы против беззакония в отношении военных кадров, то в этом отношении приговор не пересматривался.

Какие бы беззакония ни творились в РККА, в официальных документах всячески пытались их показать, как «законные». Рано или поздно, но все палачества, как правило, освящались тогдашней военной юстицией. Следовательно, несмотря на руководящую роль Центра и руководства НКВД в организации массовых репрессий, многое в судьбе арестованных командиров, политработников, бойцов РККА непосредственно зависело от военных юристов – прокуроров, следователей, членов военных трибуналов и т. п.

Конечно, при существовавшей в стране и армии системе варварского деспотизма, «всяких прокуроров» терпели лишь постольку, поскольку они были безропотными до холуйства, исполнителями воли вышестоящих начальников и сотрудников Особых отделов НКВД.

Увы! Надо со всей определенностью признать, что подавляющее большинство военных прокуроров не выполнили своего профессионального долга. В массе своей они действовали по принципу «Чего изволите?». Главной причиной такого позорного явления был всепоглощающий страх перед безжалостной кровавой машиной уничтожения, колесиками которой они сами оказались. Но не только. Была и еще одна немаловажная причина – их совершенно неудовлетворительная профессиональная подготовка, по сути, полная профнепригодность. И это не столько их вина, сколько беда. Ведь долгое время – почти два десятилетия военных юристов вообще нигде не готовили. На работу в органы военной прокуратуры нередко посылали людей в порядке партийного поручения.

Мало того, что профессиональное неумение, трусливое нежелание серьезно противостоять арестам безвинных людей превратило многих военных прокуроров в фактических пособников злодеяний Особых отделов, так среди них находились и такие, которые делали это черное дело с особым рвением. В частности, целый ряд авторов упоминают в связи с этим как патологическую личность начальника одного из отделов Главной военной прокуратуры С.Я. Ульянову. К ним же, очевидно, надо отнести и исполнявшего обязанности военного прокурора ЛВО диввоенюриста Шмулевича. По свидетельству военного прокурора 5-го стрелкового корпуса Федяинова, в этом округе «операции с НКВД проходили огульно. Лес рубят, щепки летят. Шмулевич в одну ночь давал по полторы тысячи санкций на аресты, это разве не огульно?…»358