– Это было весело, – прощебетала она, шлепая его подушкой, которую сжимала в руках. – Ты мне нравишься больше, когда игривый.

– Игривый? – Он приподнял бровь. – Я слышал, что щекотка – популярный метод пыток.

– Садист.

Он ухмыльнулся и, наклонившись вперед, укусил ее за кончик носа.

– Тебе это нравится.

Мия пискнула и сморщила нос, а затем вернула услугу, прикусив зубами его челюсть.

– Иногда.

Кафка доел свою грушу и наблюдал за ними, как за увлекательным спектаклем. Заметив, что внимание переключилось на него, птица запустила клюв в свои плюшевые, иссиня-черные перья, после чего юркнула в окно и улетела.

Как только они остались одни, в животе у Мии заурчало. Громко.

– Я есть хочу, – застенчиво сказала она.

Кай потянулся за охотничьим ножом:

– Пойду зарежу тебе кролика.

– Что?

Он сверкнул волчьей ухмылкой, его взгляд вспыхнул озорством.

– Ну, знаешь, эти очаровательные пушистые комочки с висячими ушками, которые много трахаются.

Мия шлепнула его по руке:

– Пойди дерево трахни!

– Не волнуйся, – заверил он ее с притворной искренностью. – Ты даже не узнаешь маленького ублюдка, когда я с ним закончу. И, кстати, я предпочитаю что-то более мягкое, более живое…

– Час от часу не легче! – запротестовала она.

Он фыркнул:

– Тебе будет легче, если я скажу, что собираюсь зарезать дикого зайца? Они вроде как большие и уродливые, поэтому тыкать в них острыми предметами – это клево, да?

Вот черт, – подумала она, – он меня подловил. Поверженная, Мия обхватила колени руками и надулась:

– Все в порядке. Я не умираю от голода.

Он замешкался, затем с лязгом положил нож на прикроватную тумбочку.

– Прости.

– Хм? – Неужели ей померещилось извинение?

– Что у меня нет вяленой говядины.

На ее лице расплылась широкая улыбка, но она не посмела испортить момент колкостью.

Кай снова повернулся к ней:

– Думаю, эта сучка оказалась права: тебе стоит остаться на ночь.

Мия прижалась спиной к стене.

– Надеюсь, ты стираешь простыни.

– Никогда.

– Фу! – Она обхватила себя руками и съежилась. Он засмеялся, затем встал, выдернул из-под нее одеяла и набросил их ей на голову. Мия почувствовала, как он опустился рядом, рукой обхватил ее замотанное в одеяло тело и притянул к себе.

– Ты спишь у стены, – заявил он, когда она наконец выбралась наружу.

– Почему я у стены? – заныла Мия.

– Потому что ты дерганая. Если ты скатишься посреди ночи и ударишься об пол, я тебя убью.

– Ладно, – пискнула девушка.

– Ладно. – Он изогнул губы и подбросил одеяло в воздух, позволив ему опуститься на их тела.

– Знаешь, ты никогда не рассказывал мне о своем прошлом. – Она почувствовала, как он перевернулся на спину. – Немного странно лежать рядом с парнем, о котором я ничего не знаю.

– Я не говорю об этом, – коротко ответил он, затем обнял ее за плечи, рассеянно перебирая ее волосы пальцами.

Мия решила, что это хороший знак, и рискнула пойти дальше:

– Ты всегда был один?

Он покачал головой:

– Не всегда.

Ну конечно же, нет. Иначе он бы не выжил.

– Твои родители научили тебя жить среди людей?

– Немного, – вспомнил он. – Но в основном меня учила одна пожилая женщина, Элис Донован. Она несколько лет заботилась обо мне.

– А до этого твои родители…

– Их застрелили охотники, когда мне было десять, – прямо ответил он. – Увидели ребенка, бродящего с двумя волками, предположили худшее и запаниковали. Так случилось, что в тот день мы оказались в разных формах.

Мия поборола неловкость. Его тон казался слишком холодным, слишком отстраненным для того, кто говорит о смерти своей семьи. Как будто он давным-давно запер свое горе на замок, и ключ, скорее всего, хранился на дне моря.

– Мне действительно жаль.

– Я мало что помню, – сказал он, словно это пустяк. – Просто обрывки, фрагменты. Помню, что потом напал на охотников и меня довольно сильно ударили винтовкой по голове. Из-за чего я на некоторое время потерял память. Когда меня нашла Элис, я ничего не помнил.

– Мне жаль, что твоих родителей убили. Такое подкосило бы любого. Может, ты просто подавил воспоминания?

Он глубоко вздохнул, его пальцы все еще путались в ее волосах.

– Возможно. Я оправился от сотрясения мозга. Воспоминания медленно возвращались. Но способность оборачиваться вернулась не сразу.

– Когда? – тихо спросила она.

– Шесть лет спустя, когда умерла Элис.

– Черт… – Мия помолчала. – Что случилось?

– Рак легких. Ее смерть больно ударила по мне, и я немного вышел из себя, – признался он. – В итоге мне пришлось сбежать.

Она завозилась рядом, глубже зарываясь в гнездо из одеял.

– Как так вышло?

Некоторое время он молчал, а потом заговорил тем же тоном, что и рассказывал о смерти родителей:

– Я едва не убил человека, причем без особой на то причины. – Его голос понизился до шепота. – Просто глупый подросток, такой же, как и я.

Он замолчал, словно ожидая, что Мия вскочит с кровати и убежит или, возможно, призовет на его голову кару небесную. Девушка не сделала ни того, ни другого, и он продолжил:

– Парень меня разозлил. Завязалась драка, и я не смог остановиться. Его пульс едва прощупывался. Повсюду была кровь. Звуки, запахи, натиск – все это пробудило во мне зверя.

Мия наблюдала, как стремительно исчезает его бесшабашный образ. Она не имела права судить, но по мере того, как все вставало на свои места, приближалась к некому подобию понимания. Слабая социализация, гнев на все и всех и отвращение к человечеству, желание избегать общества. Все это было продиктовано его опытом взросления, а не просто противоречивостью натуры. Он слишком рано потерял всех, кого любил. Гоббсовское мировоззрение Кая, его убежденность, что мир жесток и полон варваров, объяснялось не только тем, что он волк.

Мия приподнялась на локте:

– Где все это случилось?

– Гранит Фолс. Маленький городок в штате Вашингтон. – Он приспособил руку, когда Мия прижалась ближе. – Я сбежал в Черную Лощину, когда Дерьмо познакомилось с Вентилятором. И с тех пор живу здесь.