Цитатами из Библии и богословских текстов отцы церкви сыпали, точно градом. Через некоторое время Аргирос с сожалением оторвался от дискуссии и ушел в Преторий, чтобы вернуться к делам, которыми он пренебрег из-за Собора.

По пути вдоль Месы ему попадались монахи Арсакия. Днем они рассыпались по городу и проповедовали иконоборчество всякому, кто был готов их слушать. Магистр насчитал троих проповедников, окруженных солидными толпами.

– Разве вы хотите быть монофизитами? – кричал первый монах слушателям.

– Нет!

– Конечно нет!

– Никогда!

– Пусть кости монофизитов не знают погребения!

– Хотите быть несторианами?

Из толпы раздались столь же возмущенные возгласы.

– Тогда откажитесь от пагубных, ложных образов, которые вы почитаете всуе!

Некоторые из слушателей свистели и улюлюкали, но большинство задумывались. Через пару сотен ярдов с той же речью и даже в тех же выражениях выступал другой египтянин. Теперь уже Аргирос невольно задумался о том, как организованно выступали иконоборцы. Он подозревал, что за этим стояла Мирран; она крайне удачно действовала с плакатами в Дарасе. Константинопольский клир намного превосходил шайку Арсакия в числе, но не был готов отразить столь целенаправленный удар по вере. Когда священники осознают угрозу, может оказаться слишком поздно.

Погруженный в эти мрачные размышления, магистр поднимался по лестнице в свой кабинет. Как ни удивительно, его суровый секретарь встретил шефа с энтузиазмом.

– Как дела, Анфим? – задумчиво спросил магистр.

– Если вы пришли, может быть, тогда я вернусь к моей обычной работе?

– Ах, вот оно что.

К сожалению, это было так похоже на Анфима. И все же теплый прием со стороны секретаря воодушевил Аргироса, и он поведал о перипетиях Вселенского собора. Как типичный константинополец, Анфим слушал с жадным вниманием. На его длинном и худом лице появилось выражение неодобрения, когда магистр описал ему батальоны монахов, смущавших оппонентов по ночам и проповедовавших днем.

– Они поплатятся за свое бесстыдство в ином мире, – мрачно заметил Анфим.

– Возможно, – ответил Аргирос, – но они принесут немалый вред и в этом. Что будет, если Собор решит, что иконы следует почитать, а столичная чернь бросится к Святой Софии и возопит, что образы – это ловушки сатаны, которые могут повергнуть их почитателей в ад?

Возмущенный Анфим залопотал:

– Наши священники и монахи должны урезонить этих наглых египтян и указать их место.

– Должны, но станут ли? В особенности выступят ли они вовремя, пока горожане еще не успели убедиться, что иконоборцы правы?

Аргирос поведал о своих пессимистических размышлениях, которые занимали его по дороге из собора.

– Но в Константинополе куда больше клира, чем мог привезти александриец, – возразил Анфим. – Они могли бы победить в споре простым числом, если не иначе.

– Но чересчур многие отмалчиваются.

Аргирос задумался.

– Взять числом… – повторил он.

Его голос звучал рассеянно, взгляд казался отсутствующим.

– Господин? – спросил Анфим с тревогой, когда магистр целых три минуты простоял неподвижно. Если он и слышал голос секретаря, то не подавал вида.

Прошло еще какое-то время, прежде чем он сдвинулся с места. Он так неожиданно оживился, что секретарь подскочил от испуга.

– Что стоишь без дела? – несправедливо упрекнул магистр Анфима. – Достань мне десять тысяч листов папируса – возьми на складах, выпроси или займи у любого, у кого есть. Нет – сначала отправляйся к Лаканодракону и возьми от него распорядительное письмо. Тогда никто не посмеет спорить. Когда доставишь папирус, собери пятьдесят человек. Постарайся, чтобы они были из разных районов города. Вели им явиться завтра утром; обещай каждому по три милиаресия. Серебро привлечет их внимание. Ты все понял?

– Нет, – ответил Анфим; он нашел, что уж лучше бы магистр остался в роли царя Чурбана, чем царя Аиста[64]. – Это имеет отношение к тем проклятым глиняным кусочкам, верно?

– К формам, да, – нетерпеливо поправил Аргирос. – Во имя Богородицы, мы еще посмотрим, кто кого перекричит! Теперь вот что…

Немного медленнее, чем до того, он повторил свои приказы Анфиму, перечисляя их по пальцам. На сей раз секретарь сделал необходимые заметки, пытаясь поспеть пером за мыслями начальника.

– Лучше пригласить сто человек, – сказал магистр. – Некоторые могут не явиться. По пути к магистру официорий забеги в мастерскую горшечника Ставракиса и пришли его ко мне.

– Я сделаю, что ни попросите, если только вы не заставите меня составлять слова задом наперед, – объявил Анфим.

– Обещаю, – сказал магистр. Он еще был охвачен порывом. – Иди же! Иди!

Не успел Анфим хлопнуть дверью, как Аргирос положил квадратную железную раму на поднос и смазал его клеем. На полках возле стола он держал горшочки с формами.

«Изображения, – думал он. – Если египетские монахи невзлюбили их, то вскоре и вовсе возненавидят».

Он еще набирал текст, когда в дверь постучали.

– Войдите, – сказал он.

На пороге стоял Ставракис. Магистр подивился, что гончар пришел так скоро; похоже, Анфим бежал к нему в лавку со всех ног.

– Чем могу быть вам полезен сегодня, господин? – спросил Ставракис.

Это был высокий человек, ровесник Аргироса, с открытым, умным лицом и руками художника – длинными, тонкими и изящными. Искусные руки и прирожденная смекалка позволили ему изготовить шаблоны и формы из глины.

– Мне нужен набор форм в пять раз крупнее обычных, – сказал магистр и добавил: – Я не имею в виду в пять раз выше, высота пусть будет та же. Просто я хочу, чтобы буквы были в пять раз крупнее и люди могли читать их на расстоянии.

– Понимаю. – Ставракис задумчиво потер подбородок. – Вы не сможете поместить на листе много текста такого размера.

– Я знаю. – Аргирос оценил сообразительность горшечника. – Мне нужна всего одна строчка, чтобы привлечь внимание. Остальная часть страницы пойдет в обычном размере.

– А. Тогда понятно. – Ставракис задумался. – Если вы скажете мне строчку, я смогу сделать ее одним блоком. Это будет быстрее, чем вырезать буквы по отдельности. По сбивчивой речи вашего запыхавшегося секретаря я понял, что заказ срочный.