Значит… я — ревнивый баран.

— Инга, ты все это серьезно сказала? — спрашиваю с надрывом.

Она смотрит на меня выразительно, кивает.

В этот момент внутри меня что-то ломается, трансформируется. И я больше не чувствую к ней никакой злости, обиды, все это уходит. Инга снова кажется мне самой милой, самой прекрасной женщиной на земле, и внешность тут ни при чем.

— Царица моя, — говорю внезапно охрипшим голосом. — Иди домой и жди меня, я скоро вернусь…

— Инга, не уходи! — пищит Островский.

Как и в прошлый раз, она смотрит то на него, то на меня, чуть заметно кивает мне и исчезает в квартире.

А я снова хватаю Островского за шиворот.

— Какого хрена ты, мразь, мне тогда наговорил?

Трясу его, как грушу, а он пищит испуганным голосом:

— Я в полицию позвоню…

— Если будет чем звонить, — говорю с издевкой.

С этими словами тащу Островского к лестнице. Как под конвоем веду на первый этаж. А он настолько рад, что я его отпустил, что перепрыгивает через две ступеньки, стремясь как можно быстрее попасть к выходу.

Когда спускаемся на первый этаж, он спешит к двери, но не успевает улизнуть.

Я хватаю его сзади за шею.

— Отпусти, — жалобно пищит Островский. — Больно…

— О, это еще не больно, — скрежещу зубами. — Слушай меня, таракан помойный. Если ты еще раз хоть на километр к Инге подойдешь, я тебе сломаю ноги. Буквально! Ты хорошо меня понял?

— П-п-понял… — отвечает он, заикаясь.

— Отлично, — цежу зло. — А теперь пошел вон…

Он чувствует, что я хочу пихнуть его в дверь и кричит:

— Она же закрыта!

— Правда? — наигранно удивляюсь.

С силой впечатываю его лицом прямо в железо.

— Ай! — пищит Островский болезненно и оседает на пол, наконец выпустив из рук ромашки.

— Надо же, и правда закрыта, — усмехаюсь зло.

Кривлюсь, видя, как у него из носа начинает течь кровь. Поднимаю его за локоть, открываю дверь и вышвыриваю прямо на ступеньки.

Дверь захлопывается, а я отряхиваю руки.

Какой я молодец, наконец избавился от вредителя.

А теперь наверх, к моей Царице!

Делаю первый шаг, и тут меня накрывают воспоминания, сколько всего я успел начудить и наговорить ей. Как после этого смотреть ей в глаза?

Геворг

Шагаю по лестнице вверх, а мой мозг барабанят воспоминания обо всем, что случилось за эти полгода:

Вот я увольняю Ингу.

Отправляю ей треклятую эсэмэску, где сообщаю, что ей нет места в моей жизни.

Отворачиваюсь от нее в спортзале, куда она приходит на следующее утро.

И через полгода поступаю не лучше: глупо ревную ее в тренажерке, выгоняю из собственного кабинета.

А ведь она приходила сегодня утром мириться! У меня внутри все переворачивается, стоит вспомнить ее испуганное лицо. Что мне стоило спокойно ее выслушать? Впрочем, тогда я бы вряд ли ей поверил. Зато верю сейчас.

«Я верю тебе, моя хорошая», — хочу прошептать ей на ухо.

Зарыться губами в ее волосы, крепко обнять.

Да, обнять — это все, чего я сейчас хочу.

Стучу в дверь, замечаю, как она заглядывает в глазок, но открывать не спешит.

— Инга, пустишь? — прошу ее.

— Что ты хочешь? — спрашивает она с опаской.

— Просто поговорить, открой, пожалуйста…

Она открывает, впускает в прихожую.

Чувствую себя дико неловко, шагаю в квартиру. Иду за Ингой на кухню и сажусь на предложенное место.

Она устраивается напротив, смотрит на меня напряженно.

— Ответь мне, пожалуйста, только на один вопрос, — прошу ее.

— Какой? — Ее брови сходятся у переносицы.

— Почему ты пришла ко мне именно сегодня? — говорю с нотой сожаления в голосе. — Прошло так много времени, а ты только сейчас решилась прояснить ситуацию…

— Я понятия не имела, что учудил Виктор, — разводит она руками. — Вернулась в Краснодар, чтобы найти новых жильцов для квартиры, встретила Светку из бухгалтерии. Ну она меня и просветила, что все наши, оказывается, думают, что я замужем за бывшим.

— И сразу пришла ко мне? — спрашиваю и зорко слежу за ее выражением лица.

Не хочу упустить ни малейшего жеста, микромимики. Мне сейчас все архиважно.

— Да, — она кивает. — Просто я решила… Посчитала… В общем, я подумала, что на твоем месте я бы хотела знать правду. Поэтому приготовила блины и…

— Вкусные были, кстати, — киваю с улыбкой.

— Ты их съел? — удивляется она. — Я думала, выбросишь.

— Кто ж такое добро выбрасывает, — усмехаюсь. — Съел, конечно. И к тебе поехал… Золотко, прости меня, пожалуйста!

— За что? — она смотрит на меня недоверчиво.

С шумом вздыхаю, принимаюсь перечислять:

— За то, что уволил, не поговорил с тобой по-человечески, ревновал, как дурак. Еще этим гребаным абонементом тебя попрекнул. Но ты пойми, дело было не в абонементе, мне просто было больно тебя видеть. Даже спустя полгода больно… И сегодня про деньги ляпнул не от большого ума.

А она вдруг кивает. Так просто… Будто вообще не ожидала от меня этих извинений. Будто ей неловко их слышать.

Инга смотрит на меня невероятно огромными, мгновенно повлажневшими глазищами, тихо шепчет:

— Спасибо, что ты это сказал. Мне было важно это услышать.

— Ты принимаешь мои извинения? — на всякий случай уточняю.

— Я не держу на тебя зла, — пожимает плечами она.

Мне это очень приятно знать, просто невероятно приятно. Я ласкаю взглядом ее лицо и плавлюсь от удовольствия. Будь я мороженым, растекся бы лужей прямо на стуле.

Тут же тянусь к ней, желая близкого контакта, говорю с придыханием:

— Давай поцелуемся?

Уже почти касаюсь ее губ своими, почти чувствую родной, любимый вкус ее ротика, как вдруг она тянется назад, прочь от меня.

Инга резко серьезнеет и спрашивает:

— Зачем это?

— Как это зачем? — хмурю брови. — Мы же только что помирились. Или я что-то не так понял?

— Ты не так понял, — машет головой она. — Я не собираюсь к тебе возвращаться!

Градус моего недоумения резко прыгает вверх.

— То есть как это не собираешься возвращаться? — тут же возмущаюсь. — Ты же только что приняла мои извинения.