— Од, тс-с-с! Вслушайся! Этот стрекот… будто сверчки поют.

Она уловила этот звук — чуждый на первый взгляд, до боли знакомый при некотором раздумье… и все равно — безымянный, неназываемый. Его почти совсем перекрывали издали барабаны, рокочущие через укрытую тенью равнину, над коей зависла луна в плотном саване из туч.

— Уокер, думаешь, это… это Йиг пришел?

От нее не укрылась дрожь, пробежавшая по телу мужа.

— Нет, дорогая, вряд ли он пришел таким путем. Он ведь подобен человеку — до тех пор, пока не взглянешь на него вблизи. Об этом меня предупреждал вождь Серый Орел. Видать, мотыльки залетели к нам с холода. Встать бы да выгнать их всех, пока в буфет не забрались.

Уокер поднялся, на ощупь отыскал висевший на прибитом у изголовья гвозде фонарь и загремел жестянкой со спичками. Одри, сев на постели, наблюдала за тем, как искра разожгла ровное пламя в фонаре. Супруги огляделись по сторонам, и в следующий миг — закричали оба разом, истошно и тонко, точно дети, ибо гладкий каменный пол, на который лег круг света, весь собой являл копошащееся море пятнистых гремучих змей. Привлеченные теплом, твари отворачивали свои чешуйчатые головы, испугавшись яркого фонарного света.

Одри недолго пришлось созерцать этих тварей. Не она лишилась чувств первой — Уокер безвольно сполз на пол, и фонарь, выпавший из его руки, погас, оставив ее в кромешной тьме со змеями. Он даже не вскрикнул — ужас сразил его, точно стрела-невидимка, выпущенная из бесшумного лука. Одри казалось, что все вокруг закружилось в чудовищном водовороте, где реальность смешалась с кошмаром, который она сама и начала.

Воля и чувство реальности оставили ее. Она бессильно откинулась на подушку, надеясь вот-вот проснуться, — ей не верилось, что все это происходит наяву. Потом мало-помалу у нее закралось подозрение, что она не спит вовсе, и тогда Одри содрогнулась от захлестнувших душу горя и панического страха и заплакала вопреки злым чарам, ввергнувшим ее в немоту.

Уокер погиб, и она ничем не сумела помочь ему. Змеи погубили его — как и предрекала ему в детстве индианка. Старый Волк тоже ничем не помог своему хозяину, вероятно, даже не пробудившись от своего старческого сна в роковой час. Теперь рептилии примутся за нее — почти наверняка ползут сейчас к ней в темноте, все ближе и ближе, скользят по ножкам их с Уокером кровати, по грубому шерстяному одеялу…

Значит, таков был истинный Йигов сглаз? Значит, в Канун Дня Всех Святых Йиг послал своих отродий мстить — и первым они забрали Уокера? Но его-то за что? Он ни в чем виноват не был. Почему змеи не напали на нее — разве не она убила их молодняк? Впрочем, истинный сглаз не убивает. Индейцы толковали совсем о другом — о физическом превращении еретика в змею. Значит, она уподобится тем тварям на полу — тем, кого Йиг послал, чтобы забрать ее и пополнить свои чешуйчатые ряды. Конечно, это хуже смерти! Одри попыталась вспомнить хоть один заговор, которые заучивал у индейцев Уокер, но не смогла и слова промолвить.

О, эти неумолчные проклятые тамтамы вдалеке! Эти змеи не могут оставаться здесь так долго! В конце концов, они не посланники Йига, а всего лишь гремучки, что угнездились под камнями и приползли сюда, в тепло. Может статься, Уокера им хватило — и за ней уже никто не придет. Но где они сейчас? Ускользнули? Свернулись у огня? Покрыли ее одеяло… или — распростертое тело несчастного Уокера? Барабанный бой отсчитывал время, точно часы… но разве могло пройти столько времени?

Помыслив о теле мужа, лежащем в темноте, Одри содрогнулась от абсолютного ужаса. Ей вспомнилась история Салли Комптон — кошмарная байка о человеке из округа Скотт. Его тоже искусало целое полчище гремучих змей, и что же случилось потом? От яда труп начал гнить, весь раздулся, и в конце концов лопнул с омерзительным треском. Неужели с Уокером сейчас происходит то же самое — там, на каменном полу? Одри поняла, что помимо своей воли прислушивается к чему-то совершенно ужасному, в чем страшно было признаться даже самой себе. Будь проклята крепкость нервов, не дававшая ей лишиться чувств и отрешиться от мысли о безумно далеком рассвете! Наверняка кто-то из соседей, проезжая мимо, захочет заглянуть на огонек… поможет ей… да вот только не повредится ли она к утру рассудком? И в своем ли она уме сейчас?

Изо всех сил прислушиваясь, Одри вдруг поняла нечто такое, во что даже не верилось, и ей пришлось напрячься изо всех сил, дабы убедиться в невероятном. К худу ли, к добру — бой индейских тамтамов прекратился. Он всегда сводил ее с ума, но разве Уокер не полагал его защитой от неведомого потустороннего зла? Разве не об этом поминал Уокер суеверным шепотом — после бесед с Серым Орлом и шаманами племени уичита?

Ей нисколько не нравилась эта внезапно нахлынувшая, необоримо зловещая тишина, но благодаря ей паралич отхлынул, и Одри, вывернувшись из-под одеяла, всмотрелась в темноту за окном. Должно быть, после того как луна взошла, небо прояснилось: в квадратном проеме ясно виднелись яркие звезды.

Вот только проем тот перестал быть квадратным. Что-то свисало с подоконника — что-то невообразимое и бесформенное, громко и отчетливо вдыхающее и выдыхающее. И вдохи и выдохи те отнюдь не были плодом распространенной иллюзии, когда собственное дыхание принимается за посторонний звук; не мог так дышать и старый Волк — он всегда спал очень тихо, без малейшего шума. Но будто этого было мало — в следующий же миг раздался резкий и неописуемо жуткий звук, будто пробка вылетела из бутылки. То наверняка треснула от яда прокушенная в уйме мест кожа, разбрызгав свернувшуюся мертвую кровь! Мерзкая байка от Салли… коснувшийся ноздрей Одри смрад смерти… вернувшаяся вновь тишина, терзающая нервы… всего этого было слишком много для нее одной. И она закричала — долго, безумно и протяжно, как выпь в ночи. И снова на фоне звезд проступил черный и жуткий силуэт чего-то человекообразного — медленно тянущаяся в ее сторону неровная громада чудовищной головы и плеч…

— Поди прочь! — запричитала Одри в страхе. — Поди прочь, гадкий бес! Поди прочь, Йиг! Я не собиралась убивать их… я лишь боялась, что они напугают его! Я не хотела чинить боль твоим детям… не приближайся ко мне… не превращай меня в гадину!

Но бесформенная фигура неумолимо приближалась к постели…

И разум покинул Одри. В секунду она превратилась из сжавшегося от страха ребенка в яростную безумную фурию. Она знала, где топор — он висел на гвозде, вбитом в стену, возле фонаря. До него было несложно достать, и она сумела отыскать его в темноте. Прежде чем она осознала что-либо, топор оказался у нее в руках, и она осторожно подползла к спинке кровати — по направлению к монструозной голове, что с каждым мгновением становилась все ближе и ближе. Будь там светло, выражение ее лица вряд ли понравилось бы пришельцу.

— Вот тебе, получай! — завизжала она. — И еще, и еще, и еще!

Теперь она пронзительно смеялась, и ее смех становился все громче по мере того, как свет звезд позади окна бледнел и затуманивался перед наступающим рассветом.

Утерев пот со лба, доктор Макнил вновь водрузил на нос очки. Я ожидал продолжения истории, но он все молчал и молчал, и я решил осторожно взять слово: