Но в тот же миг, как был сделан шаг, я пожалел о нем — и вовсе не потому, что сонмы призраков прянули на меня из этого пыльного полумрака. Просто я сразу же понял, что здесь кто-то все еще живет, — большая деревянная лестница скрипела под весом чьих-то нетвердых, медленно надвигающихся шагов. Затем я увидел высокую согбенную фигуру, на мгновение вырисовавшуюся на фоне огромного палладианского[67] окна на лестничной площадке.

Первичный мой испуг отхлынул, и когда некто спустился с последнего пролета, я был готов приветствовать хозяина дома, в чье уединение вторгся. В полумраке я различал, как он опускает руку в карман за спичкой. Он зажег маленькую керосиновую лампу, стоявшую на шатком столике у подножия лестницы, и слабое мерцание фитиля осветило сутулого, очень высокого, изможденного старика, в котором, несмотря на небритость и небрежность одеяния, можно было сразу же признать джентльмена.

Я не стал дожидаться, пока он заговорит, а сразу же начал объяснять свое присутствие:

— Прошу простить за вторжение. Я стучал, но никто не проснулся — я решил, что этот дом заброшен. Я хочу спросить верную дорогу к мысу Жирардо — самую короткую. Планировал до темноты туда поспеть, но сейчас, конечно…

Когда я взял паузу, чтобы перевести дух, пожилой хозяин заговорил — в точности тем тоном и с тем мягким акцентом, что и ожидался от южанина старой закалки:

— Это уж вы извините меня за то, что не ответил на ваш стук сразу. Я живу уединенной жизнью, и гости ко мне обычно не захаживают. Сначала я решил, что стучит кто-то слишком уж любопытный. Здоровье у меня уж не то, что раньше, шаг у меня неспешный, да и хворью я страдаю весьма неприятной — позвоночным невритом. А к мысу вы до темноты не поспеете, это уж точно. Полагаю, вы спустились сюда от ворот — значит, дорога, по которой вы едете, не из лучших, и уж точно не из коротких. Вам нужно свернуть налево на первом же повороте после ворот — я имею в виду поворот на большую трассу. Там есть еще три-четыре колеи для повозок — их вам следует пропустить, но настоящую дорогу вы уж никак не проглядите, ибо прямо напротив нее, по правой стороне, растет огромная ива. Как повернете — продвигайтесь дальше. Вычтите два поворота, на третьем — снова налево сверните. А уж потом…

Сбитый с толку этими подробными указаниями, мало что говорящими человеку, в этих местах не проживающему, я не мог не прервать его:

— Пожалуйста, подождите минутку! Как могу я сыскать этот маршрут ночью, я ведь тут и не бывал никогда раньше! Полагаясь только на свет фар, едва ли я сыщу верный путь! Да и гроза, сдается мне, скоро грянет, а у меня автомобиль без верха. Не стану даже пытаться… и, поверьте, не хочу обременять вас, но, учитывая обстоятельства, не могли бы вы приютить на ночь путника? Со мной никаких хлопот не будет — я не потребую ни еды, ни чего-либо еще. Дайте мне только уголок, где можно будет проспать до рассвета, — этого хватит с лихвой. Ну а машина пусть стоит там, у ворот, где я ее оставил, — не думаю, что за одну дождливую ночь с ней что-то случится.

Высказав свою негаданную просьбу, я увидел, как лик старого хозяина утратил прежнее выражение тихой покорности и принял странное, удивленное выражение.

— Вы хотите заночевать… здесь?

Он был так удивлен моей просьбой, что я повторил ее:

— Да, а почему бы и нет? Уверяю вас, я не доставлю вам никаких хлопот. Мне ничего не остается другого — я здесь чужак, эти дороги — сущий лабиринт, ехать по ним впотьмах глупо, и я готов поспорить, что не пройдет и часа, как пойдет проливной дождь…

На этот раз настала очередь хозяина дома прервать меня, и в его голосе почудились мне некие странные интонации:

— Ну да, конечно, вы должны быть чужаком, иначе б вам и в голову не пришло у меня ночевать. Вы бы даже спускаться сюда не стали. Нынче люди это место не навещают.

Он сделал паузу, и мое желание остаться усилилось тысячекратно от ощущения тайны, которую, казалось, подразумевали его лаконичные слова. Несомненно, присутствовала в этом месте некая заманчивая странность; всепроникающий затхлый запах намекал на тысячи тайн. Я снова обратил внимание на крайнюю дряхлость всего, что окружало меня; она проявлялась даже в слабых лучах единственной маленькой лампы. Мне было жутко холодно, а отопления в доме, вестимо, не было — однако мое любопытство было столь велико, что я все еще желал безмерно задержаться здесь и выведать побольше об отшельнике и его мрачном жилище.

— Пусть будет так, — ответил я. — Против мнения других людей я едва ли могу что-либо поделать. Но лично я хотел бы остаться до рассвета. Не запущенный ли вид поместья, кстати, отторгает всех прочих? Чтобы содержать дом таких размеров, нужно целое состояние, но раз уж бремя слишком велико — почему бы вам не подыскать себе жилище поменьше? Скажите, что вас тут держит?

Старика, казалось, не задели мои слова, но ответствовал он с предельной серьезностью:

— Воля ваша — оставайтесь, конечно. Насколько могу разуметь, с меня не убудет. А что до других — они утверждают, что место здесь плохое. А держит меня тут долг, и только. Есть тут кое-что, что я считаю своим долгом охранять. Что-то, удерживающее меня здесь. И очень жаль, что у меня нет ни денег, ни здоровья с честолюбием, чтобы достойно заботиться о доме и о земле.

С еще более возросшим любопытством я поверил старику на слово и медленно прошел за ним наверх, когда он приглашающе махнул рукой. Уже совсем стемнело, слабый перестук снаружи подсказал мне, что надвигается дождь. Я был бы рад любому укрытию, но этот дом был приятен мне вдвойне из-за пленительной тайны как самого места, так и его хозяина. Для неизлечимого любителя гротесков не нашлось бы более подходящего убежища.

II

На втором этаже была угловая комната, не такая неопрятная, как все остальное в доме, и хозяин провел меня туда, поставив свою маленькую лампу и запалив другую, побольше. По чистоте и содержимому комнаты и по книгам, расставленным вдоль стен, я понял, что вовсе не ошибся, приняв старика за джентльмена со вкусом и воспитанием. Он был эксцентриком и отшельником, без сомнения, но у него остались некие стандарты и умственные интересы. Как только он молчаливым жестом пригласил меня сесть, я завел разговор на общие темы — и был рад узнать, что хозяин дома не из тех, кто всякому ответу предпочитает молчание. Во всяком случае, он, казалось, был рад с кем-то поговорить — и даже не пытался отклонить разговор от личных тем.

Как я узнал, звали его Антуан де Рюсси, и происходил он из древнего могущественного рода луизианских плантаторов. Более века назад его дед, на тот момент — самый младший в роду отпрыск, перебрался на юг Миссури и основал новое поместье в роскошном наследном стиле, построив сей особняк с колоннами и окружив его всеми удобствами для создания здесь крупной плантации. Когда-то в хижинах, стоявших на пустоши позади поместья, куда теперь вторгся ход речных вод, жило до двухсот негров, и слышать их пение, смех и игру на банджо по ночам означало вкушать всю прелесть цивилизации и социального порядка, ныне совсем утраченного. Перед домом, где росли могучие дубы-хранители и ивы, расстилалась лужайка, похожая на широкий зеленый ковер, всегда поливаемая и подстриженная, и мощеные тропы пересекали ее, окаймленные дорожками душистых цветов. Риверсайд — так называлось это место — в свое время являл собой прелестное идиллическое поместье, и мой хозяин бережно хранил память о тех лучших временах.