Из монастыря Люся звонила ему два раза в год – под Новый год и в день рождения. Видимо, для Люси, как и для него, Новый год был самым светлым и самым замечательным воспоминанием из детства.

Стоило ему закрыть глаза, и он сразу вспоминал Новый год. У них всегда была живая елка с запахом хвои, который сразу наполняет весь дом, а еще запах мандаринов. Смешно сказать, но он уже давно не покупал мандарины – слишком горько-счастливое воспоминание о той поре, которая уже никогда не вернется. Вообще привкус слова «никогда» понимаешь только с годами, его горечь и неотвратимость…

Люся звонила, поздравляла его и снова уходила, ныряла в свою раковину-кокон, и снова полгода он ничего о ней не знал. Каждый раз он задавал ей вопрос: «Как ты?», и каждый раз слышал в ответ: «Все нормально, все хорошо, на все воля Божья»… Тогда как ему хотелось сказать ей так многое. Странное дело – в детстве он воспринимал Люсю как досадную помеху в своей жизни. Разница в восемь лет казалась не просто большой, а огромной… Когда они разошлись каждый в свою жизнь – с Люсей общались редко, но он всегда знал: если что – всегда можно обратиться к сестре. С годами Люся становилась все рассудительней и умней, как ему казалось. Она даже пугала его своей мудростью, умением дать такой совет, который ему и не приходил в голову, но потом оказывался самым действенным….

И теперь он нуждался в Люсе, ее советах, рассуждениях-размышлениях… Но легко сказать, а как найти этот монастырь? Он ничего не знал, кроме названия. И самое ужасное, что никакой канал обратной связи Люся ему не оставила… Она только прибавила, что искать ее бесполезно, она сама выйдет на связь, когда это будет угодно Богу.

Но сейчас она была нужна ему. Без нее он напоминал сам себе поезд, который стоит на заброшенном полустанке, и только Люся могла указать правильную дорогу, куда бы поезд мог с грохотом помчаться вперед.

Он помнил, что монастырь находился на Севере… А вот конкретно…

Но в Интернете он нашел это место и подумал, что не может терять ни одного дня. Ему необходимо поехать туда. Он торопился – от этого ответа зависело так многое…

Северное небо поражало кристальной ясностью, казалось, оно было выше, объемней и не такое яркое, как везде.

Он прошел в монастырь. Его остановили на входе, он объяснил, в чем дело. Его выслушали, предложили подождать. Но не объяснили, сколько ждать. Впрочем, для него это уже не имело значения. Он был готов ждать сколько угодно: час, два, три, день, неделю. Почему-то весь мир сейчас сконцентрировался в этом месте. Ему неожиданно стало жарко. Узнает ли он Люсю? Столько лет не виделись… Пять? Семь? Изменилась ли она? Конечно, изменилась, сказал он сам себе. Интересно, насколько она сейчас другая…

Он стоял в проходной. Внезапно стало трудно дышать.

– Простите, можно мне на воздух…

Женщина-смотритель с любопытством окинула его взглядом.

– Да, конечно. Побудьте во дворе.

В прямоугольном дворике высилась часовня, повсюду были холмики клумб. Больше всего его поразил небольшой пруд с белыми и черными лебедями. Он подошел ближе. Засмотрелся. Красавцы плавали не спеша, оставляя позади себя красивые четкие линии на темной воде…

И все-таки он проглядел ее. Боковым зрением увидел, как на него надвигается что-то маленькое и черное. Не успел он отпрянуть, отодвинуться, перед ним появилась сестра.

– Люся!

– Игорь! – Она смотрела на него без любопытства или радости. Пытливо, внимательно. И все же отсутствие радости кольнуло его. Он протянул к ней руки, и она энергичным движением пожала их, не дала обнять. Руки у нее были маленькие, сухие. Она и сама словно уменьшилась в росте, черты лица заострились, и только глаза остались прежними. Прозрачно-голубые.

– Как ты, Люся?

Она повела плечами, словно ей стало зябко.

– Все хорошо, Игорь. На все воля Божья. Здесь мне спокойно и уютно, не то что в миру. Там я бы жить не смогла, особенно после смерти Лени. Вы погрязли в грехе и разврате.

Ему стало не по себе, как будто в чем-то непристойном обвиняли лично его.

– Да-да, – подхватил он, пытаясь все свести к шутке. – Совершенно погряз, несмотря на мои седины.

Сестра даже не улыбнулась, просто стояла рядом – близкая и одновременно чужая. Ему стало не по себе. И он неожиданно понял, что весь этот путь он проделал совершенно зря. Не получит он от Люси ни вразумления, ни совета. Между ними пролегли годы, ее монастырская жизнь, мысли, которые были настроены совершенно на другой лад в отличие от его мыслей. Все, что их связывало, осталось далеко позади, в другой жизни.

Он почувствовал, как взмокла его рубашка. Он приехал утром, но сейчас солнце уже поднималось все выше и выше. Белесый туман на траве испарялся, и легкое марево реяло в воздухе. Он посмотрел на лебедей. Птицы неподвижно, как статуи, застыли на воде.

Внезапно он решился:

– Люсь, прости, что потревожил. Просто не знал, к кому обратиться за советом. Но теперь понимаю, что это плохая идея. Еще раз прости, сестренка. Желаю тебе, Люсь… – он запнулся: ну чего можно было ей пожелать – любви, благости, тишины и спокойствия? Слова застряли в горле. Сестра взяла его за руку.

– Ты, наверное, с дороги голодный? Пойдем, я тебя покормлю, у нас здесь замечательные пирожки пекут.

Она провела его в трапезную, где никого не было. Принесла откуда-то поднос с пирожками, вкусный квас и черный чай. Поставила перед ним и улыбнулась:

– Ешь, Игорек.

И от звука ее голоса, такого забытого и родного, что-то дрогнуло в нем и растеклось блаженным теплом в груди. В горле стоял комок. И вместо того, чтобы поблагодарить, он лишь поспешно, кратко кивнул.

Пирожки таяли во рту, где-то совсем рядом слышались напевные голоса. Как шелест волн. Люся сидела напротив, подперев щеку рукой, и тихо улыбалась.

– Вкусно?

– Еще как! – отозвался он с набитым ртом. – Вкуснятина. Давно таких не ел.

– Я рада тебя видеть. А как жизнь вообще? Все хорошо?

Ее голос проникал в самое сердце. Вспомнилось, как он катал Люсю на санках – пыхтел, а вез, тянул… А она, непоседа в светлых кудряшках, торчащих из-под шапки, только подстегивала его:

– Давай, давай!

– Люсь, а ты наше детство вспоминаешь? – спросил он, понизив голос, как будто бы их кто-то мог услышать. – Или ты уже… в другом мире? И тот, наш, остался в прошлом?

– Глупый, – укоризненно покачала головой сестра. – Какой ты глупый, Игорек. Я все помню, даже лучше, чем раньше. Там, в миру, и подумать некогда, каждый день мелькает один за другим, как черные точки. Ни остановиться, ни поразмышлять. А здесь наоборот. Времени много, – протянула она, взмахнув рукой. – И голова не такая пустая. Бог радость дает, а с радостью все и вспоминается по-другому. Ты-то как? Молишься?

– Редко, – признался он. – Иногда хожу в церковь. Надо бы чаще, понимаю…