Позже, когда мы вернулись домой и заказали пиццу, к которой так никто и не притронулся, мама с Уильямом постоянно о чем-то переговаривались, но из их разговора мне удалось уловить только «позвонить», «спросить», «вмешаться» и «это необходимо». Они спрашивали, есть ли у меня номер телефона родителей Итана, их адрес или что-нибудь еще. Но если бы и были, то вряд ли я смогла бы позвонить им в тот момент. Да и сам Итан никогда не заставил бы так волноваться. Он нашел бы способ связаться со мной как можно скорее. Поэтому я понимала, что произошло, но не хотела осознавать.

Сейчас это так странно звучит. Да и вообще, все воспоминания о тех моментах размыты слезами. Я тихо проплакала у телевизора несколько часов, сжимая руки в кулаки, пока ранним утром следующего дня не огласили имена жертв. До Итана их оказалось четверо и, кажется, после него – двое. Но я их уже не слышала. Как только его имя высветилось на экране, все вокруг померкло.

Только через несколько дней мне удалось собрать воедино все произошедшее, большей частью от друга семьи, который подошел к телефону в доме Карузо, когда Уильям наконец дозвонился им и объяснил, кто он такой. А еще по некоторым репортажам, где поминутно воссоздавалась трагедия в спортзале. Итан прибежал туда, когда услышал выстрелы, убившие двух волейболисток, а затем пытался уговорить парня опустить пистолет. Об этом шокированные свидетели рассказали Патрику Уильямсу, который отправился туда, чтобы вести прямые репортажи с места происшествия. Мы столько раз с мамой смотрели «США на рассвете», а теперь они рассказывали о том, кого я знала и любила. Все новостные каналы показывали фотографию Итана, предоставленную семьей и сделанную на выпускном бале в прошлом году. Я не видела ее раньше, поэтому каждый раз, когда она появлялась на экране, мне хотелось верить, что это не Итан. Словно, если я не знала этого человека, то погиб не он.

Я смотрела все репортажи, даже после того, как основные каналы позабыли о случившемся. Но меня не интересовал стрелок. Его имя и факты из жизни не заслуживали ни единого моего вдоха, которые мне все еще давались с трудом. Но специальные репортажи о жертвах с правдивыми деталями и не очень («Итан Карузо любил футбол, лакросс и, как утверждали его друзья, Лекси Навигатор») я впитывала словно воду. А когда мне ничего не удавалось найти в новостях и я оставалась в тишине, вновь и вновь прокручивала в голове наше свидание той ночью. С минуты, как я ступила на влажный песок, до последнего взгляда, когда он уехал на красной машине. Словно стоит мне сделать это несколько тысяч раз, как он вернется, а все случившееся окажется кошмаром.

Когда на странице памяти Итана, которую создали его друзья, объявили дату похорон, я тут же начала планировать поездку, желая оказаться там. А Уильям и мама даже предложили поехать со мной. Вот только за ночь до отъезда в аэропорт меня начало тошнить, и я чувствовала себя ужасно. Словно моя печаль превратилась в яд и пропитала все тело. После того, как я отрубилась, пока возвращалась из ванной в кровать, мама потребовала отменить поездку. Из-за этого я не разговаривала с ней три дня.

В тот день хоронили всех жертв, и церемонию показывали по телевидению как «исцеляющее событие» для общественности. Ученики несли свечи, а учителя держались за руки, и все плакали. Тренер по лакроссу, рыдая у микрофона, рассказал, что в то утро пригласил к себе Итана, чтобы рассказать о рекрутере из колледжа, который заинтересовался им. А когда Лекси Навигатор в простом черном платье и практически без блесток начала петь свою песню о потере, которую так любила одна из жертв, я прижала подушку ко рту и закричала.

Конечно, я многое не упомянула. Например, то, что пропустила целую неделю занятий, потому что лежала в постели и рыдала. Или как Джилли приходила каждый день и, забравшись ко мне в кровать, обнимала меня, пока я пыталась поспать. Или ясное небо за окном и солнечный свет, который просачивался сквозь ветви дерева, растущего за моим окном. Или то, что, по общему мнению, это была самая красивая осень. Наверное, так и было. Но даже если бы я нашла в себе силы выйти на улицу, то ни за что так не сказала бы. Ведь умершие люди не единственные, кто исчезает. Вы тоже можете исчезнуть, если у вас вдруг отнимут что-то значимое. Так что во многих отношениях я все еще оставалась потерянной. И сейчас, наверное, не хочу, чтобы меня нашли.

«ЗНАЮ, ЧТО ТЫ НЕ ХОЧЕШЬ В ЭТОМ УЧАСТВОВАТЬ, НО МНЕ НУЖНА ЧАША ДЛЯ ПУНША», – прочитала я уже третье сообщение от Эмброуза, а ведь на часах было только девять утра.

Вот тебе и неожиданный бонус в виде нерабочей субботы. Я подняла кружку с кофе, сделала глоток и напомнила себе, что мы с Джилли планировали провести весь день в бассейне. Конечно, вряд ли нам удастся расслабиться, потому что это нереально сделать в компании с Кроуфордом, КитКат и Бин, но, по крайней мере, смогу отдохнуть от работы. Если выключу телефон.

«НИКТО НЕ ЛЮБИТ ПУНШ. ЛУЧШЕ РАЗЛЕЙТЕ КАКИЕ-НИБУДЬ НАПИТКИ ПО КУВШИНАМ. МЕНЬШЕ ГРЯЗИ И МИКРОБОВ», – написала я.

В ответ он прислал мне смайлик в виде большого пальца. Его же я получила, когда он попросил совета насчет пластиковой дорожки, которую раскатывают в проходах (они постоянно съезжают и выглядят ужасно), и что лучше заказать – фрикадельки или грибные закуски (Делия, один из наших любимых поставщиков провизии, всегда говорила: «Наплюйте на вегетарианцев, против фрикаделек никто не устоит».) И, судя по всему, за последние четырнадцать часов эта небольшая импровизированная свадьба превратилась в нечто более глобальное. Однако кому это нужно?

«Только не мне», – натягивая купальник, подумала я и собрала волосы в конский хвост, а затем отправилась в прихожую, чтобы отыскать солнцезащитный крем, но тут зазвонил мой телефон. С губ сорвался горестный стон от мысли, что придется вновь отвечать на бесконечные вопросы Эмброуза, но на экране высветилась фотография мамы.

– Привет! – воскликнула я. – Как жизнь в тропиках?

– Замечательно, – ответила она. – Здесь такая расслабляющая и великолепная атмосфера! Мне следовало отправиться в отпуск еще несколько лет назад.

Я удивленно моргнула и снова посмотрела на телефон, убедиться, что разговариваю именно с мамой. Затем перевела взгляд на часы. С учетом разницы во времени у них было начало одиннадцатого, а значит, либо она еще не пришла в себя после вчерашнего вечера, либо уже выпила «мимозу».

– Ничего себе. Удивительно слышать это от тебя, учитывая, как ты сопротивлялась.

– А, это, – воскликнула она, отмахиваясь от жалоб и стресса как от надоедливого комара. – Классическое поведение трудомана. Если верить Джону, у меня все в порядке.

Так, она явно напилась.

– Ты хотела сказать трудоголика? А что за Джон?

– Ой, прости.

Мама рассмеялась, что, к моему удивлению, скорее, напоминало… хихиканье. Вот только я никогда не ассоциировала это слово с мамой. Никогда.

– Джон Шелдон, – через мгновение продолжила она, – бывший генеральный директор и писатель, с которым мы познакомились в самолете. Он написал целую книгу о зацикленности на работе, корпоративном духе и снобизме, которые господствуют сейчас в нашем обществе. О трудоманах. Это как наркоманы, только хуже.