— Есть у меня знакомый «федерал», — выпив, произносит Артемьев. — Я с ним разговаривал сегодня. Он сказал, что вся эта колода у них в разработке. Метадон — только одно из направлений их деятельности. Заправляет у них некий Ильяс Хаметов. Вроде как он владеет легальным бизнесом, ну — все как обычно. Гамидов, у которого отрезали палец — его племянник, — вновь закурив, опер говорит. — Съездим к Хаметову завтра, прощупаем.

У Марка перед глазами встает вчерашний офис Джонни И. Деппа, пугливый «пиджак» из «фокуса» с ведомственными номерами, оброненная кавказцем фраза про повисших на хвосте «федералов». «Крот» на окладе у бандитов? Знает ли об этом знакомый Олегыча?

— Только странно, — говорит Артемьев. — «Федерал» сказал, что кафе на Кронверкском — точка Хаметова, без вопросов. Зачем он ее сжег тогда? Не вяжется что-то…

Миха, который внимает Артемьеву одним ухом, потому что, обо всем этом в курсе, хмыкает и произносит:

— Зацените, какая девочка приятная.

— Мне до жены никак не добраться, пока она не спит, а ты про девочек тут… — говорит Артемьев.

Он даже не поворачивается, но Марк машинально смотрит, куда показывает Костров.

За один из столиков присаживаются двое. Они только что вошли — отряхивают капли с курток. Парень садится первым, и на какое-то время перестает закрывать спиной свою спутницу. Девушка и в самом деле симпатичная. Стройная, немного асимметричные черты, лицо веселое, короткие темные волосы, торчащие из-под черной спортивной шапки.

Миха улыбается девушке без надежды, что она заметит его знаки внимания. Та машет рукой хозяину «Копов», Захар кивает и подходит к ней. Протягивает руку ее приятелю. Больше Марк не смотрит на них, потому что слушает заговорившего Артемьева.

— Миха сказал, что вы с ним встречаетесь, и я тоже решил приехать. Сейчас вот сижу и делюсь с тобой служебной информацией. И только потому, что хочу, чтобы ты понимал: твоя девушка — случайная жертва в этом наркозамесе, — Олегыч замолкает, потом продолжает. — Постарайся успокоиться. Живи дальше… А то выглядишь — краше в гроб кладут… Скорбь скорбью, а факты фактами. Посмотри правде в лицо, признай её. Этим ты нисколько не оскорбишь память погибшей. Только так и можно выжить.

Постараться успокоиться? Снаружи он спокоен как булыжник. Но где-то глубоко внутри него полыхает пламя. Что будет, когда оно вырвется? Наверное, Вселенский пожар.

Ему надо успеть разобраться во всем. Случайная жертва? Артемьев не имеет ни малейшего понятия про украденный ноутбук с видеокомпроматом. Про Мариинскую больницу.

Марк пытается свести концы с концами. Со стороны, наверное, кажется, что он заснул — прикрытые глаза, неподвижное лицо. Через какое-то время он возвращается в реальность.

— Давай допьем уже, — говорит Артемьев Михе. — Да по домам, а то Марк совсем спит…

Костров разливает по последней.

— Марка, ты едешь?

Миха накидывает на плечи куртку, поднимается на ноги.

— На улице покурим, да, Олегыч? — спрашивает он у Артемьева.

— Ты в таком виде за руль садиться собрался?

— А что? — пожимает плечами Миха и пытается приобнять подошедшего к ним Захара. — Тоже бар потом открою.

Хозяин заведения легко уворачивается от объятий, внимательно разглядывает Марка, словно пытаясь оценить степень его опьянения. Марку это неприятно, он уже думает сказать Захару что-то резкое, но тот опережает его.

— Марк, у меня к тебе дело, — говорит он. — Есть время?

— Марка! Мы тебя на улице ждем! — машет рукой Костров и вслед за Артемьевым идет к выходу.

Марк смотрит на Захара. В его облике удивительным образом сплавились дружелюбие, веселье, суровость и что-то еще, до чего не докопаться сходу. Как если людоеда нарядили бы в костюм Деда Мороза и отправили в детский сад водить хороводы с ребятней. Ощущения неприятные.

Новопашин не хочет иметь никаких дел с хозяином «Копов», не хочет с ним говорить, но сейчас задержаться и послушать его — меньшее из зол. Лучше, чем стоять и внимать трепу пьяного Кострова, пытаясь удержать внутри себя огонь.

— Что ты хотел? — спрашивает он у Захара.

За его спиной захлопываются двери за Артемьевым и Михой.

Ад, поджидающий за каждым углом. Глубокий вражеский тыл. С таких неожиданных ракурсов предстал вдруг город, в котором он прожил всю жизнь.

Голова гудит от вопросов. Очнулась ли брошенная у мусорных баков красотка — головорез, которую мечом вырубил Горец? И сколько их, таких же, ищет Жеку, бесшумно передвигаясь по темным переулкам? Как минимум — еще одна. Жеке опять стало немного не по себе. Не слишком приятно ощущать себя зверем, на которого идет охота.

Дождь, с переменным успехом моросивший весь день, превратился в настоящий ливень, и щетки включенных «дворников» со скрипом елозили по лобовому стеклу. Жека увеличил громкость магнитолы, и смесь рэггей, оголтелого рока на кумарах и трип-хоповых битов заглушила ритмичные звуки работающих стеклоочистителей. Заиграл новый трек, Жека поморщился и перемотал на следующий. В отличие от музыки, голос самого Трики ему не нравился — хриплый вокал на выдохе сигаретного дыма из легких. Вот девушки, которых музыкант приглашал петь свои песни — другое дело. Сексуальные голоса, томные вибрации, от которых по спине бежали мурашки, и делались слабыми руки. Оставалось надеяться, что дед оценит. Пару лет назад, еще до Альцгеймера, Жека подвозил деда к стоматологу — у старика впервые в жизни разболелся зуб. В машине играло «Радио Максимум», на котором вдруг поставили «Dear God». Мягкие биты, акустическая гитара, голос женщины, обращающейся к богу, мужской негритянский бэк-вокал.

— Хорошая песня, — сказал тогда дед Стас, когда заиграла следующая композиция.

Если деду не понравится, в следующий раз Жека принесет какого-нибудь барда. Окуджаву, например.

Не ждет ли, кстати, у деда засада? Раз пробили его адрес на Ленинском, то могли узнать и об этой квартире. От таких непривычных мыслей Жека почувствовал себя прямо-таки шпионом. Но все лучше, чем убегающая от стрелков дичь. Об этом будет интересно рассказывать, когда все кончится. Если… Жека вспомнил накрытые полиэтиленом тела, которые выносили из сгоревшей кафешки на Кронверкском… Ставки подросли. Ладно, попробуем прорваться.

Но осторожность не повредит. Он припарковал машину на Рижском, за несколько кварталов от нужного ему адреса. Выйдя из «астры», Жека вспомнил об оставленной дома кенгурухе с надписью «Jack Daniels». У той был капюшон — хоть какое-то укрытие от припустившего дождя. Спрятав в карманы купленной в Хельсинки темно-серой куртки «G-Star» руки и компакт-диски, Жека пошел вдоль проспекта. Проспект — одно название. Бывшая окраина города — жилые облупленные дома, построенные до революции, и корпус остановленного завода. Что там происходит во мраке за кирпичным забором среди ржавеющих механизмов? Бр-р-р, лучше не думать. Место такое, где по весне из-под снега оттаивают неопознанные трупы. На Рижском Жеке всегда чувствовал себя неуютно — даже в разгар летнего дня, а сейчас, осенним темным вечером, было только одно желание — побыстрей его преодолеть. Лужи на тротуарах, длинные, в пол-улицы, тени от редких фонарей, дождь, заглушающий шаги.