нормальной жизни, но Эндрю отнял у нее любую надежду на мирное, хотя бы иногда спокойное существование.

К шестнадцати годам Джейн отказалась от семейных встреч по поводу проблемы Эндрю, от всех этих криков, поисков виноватых, упреков, битья кулаками о стол, скандалов и надежд. И самое страшное — она отказалась от надежд. Может быть, на этот раз ему удастся бросить. Может быть, на этот день рождения, или День благодарения, или Рождество он явится трезвым.

И, может быть — может быть, хотя бы один из тех концертов, которые были так важны для Джейн, — тот, на котором ей впервые позволили самостоятельно выбирать музыку, или тот, которому она посвятила тысячу часов практики, — не затмит очередная передозировка, очередная попытка самоубийства, очередная госпитализация, очередная семейная встреча, на которой Мартин будет буянить, Джаспер хмуриться, Джейн всхлипывать, Эндрю умолять еще об одном шансе, а Аннетт упиваться до состояния безмятежного транса.

И тут внезапно появился Ник, и Эндрю бросил.

Арест за хранение кокаина два года назад открыл им обоим глаза, — но не в том смысле, на который все так безнадежно надеялись. Их арестовал помощник шерифа округа Аламеда. В любом другом случае Мартин добился бы снятия обвинений. Но помощник из Аламеды видел уже слишком много избалованных богатеньких детишек. Он был решительно настроен довести дело до суда, угрожал пойти в полицию, если правосудие не будет исполнено.

Именно так Ник и Эндрю оказались в Квеллер Бэйсайд Хоум, последнем доме помощи, из которого вышвырнули Роберта Жено.

Там Лора и нашла Ника. Ник представил ее Эндрю. А потом придумал план, который и потребовал наконец от Эндрю немедленной и абсолютной трезвости.

«Порше» с визгом затормозил. Они остановились у жилого комплекса — приземистого, низкого здания с хлипкими металлическими перилами вдоль балкона на верхнем этаже. Ник жил не в самом престижном районе, но это было и не самое худшее место в городе. Здесь соблюдали чистоту. Прогоняли бездомных. И все же Джейн злило, что Ник не мог жить в Пресидио-Хайтс вместе с ними.

Хотя теперь мог.

Ведь так?

— Я пойду проверю, — сказал Эндрю. — Ты оставайся здесь.

Джейн открыла дверь, прежде чем Эндрю успел ее остановить. Что-то неистово толкало ее вперед и заставляло двигаться. Все сомнения последнего получаса должны были раствориться в объятиях Ника и моментально разрешиться. Чем быстрее она окажется рядом с ним, тем лучше.

— Горе, — окликнул ее Эндрю, пытаясь догнать. — Горе, подожди.

Она начала бежать, перепрыгнула через бордюр и понеслась вверх по ржавой металлической лестнице. Ботинки жали, и у нее болели ноги, но это было неважно. Она чувствовала, что Ник был в квартире. Что он ждал. Что он, может, спрашивал себя, почему их так долго нет, не бросили ли они его, не потеряли ли свою веру в него.

Она потеряла. Она сомневалась в нем.

Джейн побежала быстрее. Каждый шаг, казалось, отдалял ее от него. Эндрю спешил за ней, выкрикивал ее имя, просил идти помедленнее, остановиться, но Джейн не могла.

Она позволила агенту Данберри засесть у нее в голове. Ник не был самозванцем или лидером секты. Он был бойцом. Его первое воспоминание было о том, как полицейский трахает его мать, не снимая формы, и платит ей героином. Он никогда не знал своего отца. Каждый из вереницы сутенеров избивал его и издевался над ним. Он поменял десяток школ к тому времени, когда отправился автостопом через всю страну, чтобы найти свою бабушку. Она сразу его возненавидела: будила посреди ночи с криками и кулаками. Он жил на улице, а потом оказался в приюте для бездомных и в это время окончил школу. А потом Нику удалось попасть в Стэнфорд, несмотря на все трудности, и доказать, что он сообразительнее и умнее всех тех, кто пытался его оценить.

Особенно этого агента Данберри без зубов и в дешевом костюме.

— Горе, — крикнул ей Эндрю с другого конца балкона. Он шел очень медленно, потому что не мог больше бежать. Стоя в десяти метрах, она слышала, как он кашляет.

Джейн полезла в свою сумку за ключами — не за теми, которые висели у нее на брелке, а за теми, что были у нее на экстренный случай, в специальном кармашке на молнии. У нее так сильно тряслись руки, что она уронила ключи. Она резко нагнулась, чтобы поднять их. Ладони покрылись потом.

— Горе, — Эндрю согнулся напополам, уперев руки в колени и пытаясь отдышаться.

Джейн открыла дверь.

Она почувствовала, будто Земля сходит с оси.

Ника там не было.

И, самое страшное, его вещей там тоже не было. Квартира была почти пуста. Все его самые любимые предметы — кожаный диван, на котором он провел в раздумьях столько часов, стильные стеклянные кофейные столики, лампа с абажуром, плюшевый коричневый ковер — исчезли. Осталось только огромное пухлое кресло у стены. Прекрасного столового сервиза из стекла и латуни тоже не было. Большой телевизор. Стереосистема с гигантскими колонками. Коллекция пластинок. Стены пустовали: все его любимые картины исчезли, даже те, что нарисовал для него Эндрю.

Она практически рухнула на колени, прижала руки к груди, чувствуя, как сердце разрывается на части.

Неужели Ник оставил их?

Оставил ее?

Она закрыла рот руками, чтобы не закричать. На трясущихся ногах дошла до середины комнаты. Не было ни его журналов, ни его книг, ни его обуви, которую он оставлял у балконной двери. Каждая исчезнувшая вещь ядовитой стрелой пронзала ей сердце. Джейн была в таком ужасе, что чуть не упала в обморок. В ее голове носились самые страшные мысли…

Он бросил ее. Он понял, что она сомневается в нем. Что она перестала верить в него, пусть даже на минуту. Он пропал. У него передозировка наркотиков. У него появился кто-то другой.

Он пытался убить себя.

У Джейн подкосились ноги, когда она попыталась пройти дальше по коридору. Ник не единожды угрожал самоубийством, и одна мысль о том, что она может потерять его, казалась Джейн настолько невыносимой, что каждый раз она рыдала, как ребенок, и изо всех сил умоляла его остаться с ней.

Я не могу жить без тебя. Ты мне нужен. Ты дыхание в моем теле. Пожалуйста, не бросай меня.

— Джейн? — Эндрю наконец дошел до нужной двери. — Джейн, ты где?

Дверь в спальню Ника была заперта. Ей пришлось опереться на стену, когда она шла по коридору. Она прошла мимо ванны — только зубная щетка и паста, ни одеколона, ни набора для бритья, ни расчески.

Еще несколько стрел