В диспутах янсенистов и иезуитов, несомненно, слышались отзвуки шедших на рубеже столетий споров о действии благодати в душе. Но в то же время порождены они были сильно поляризовавшимся различием между духовностью и религиозной практикой и только затем вылились в столкновение доктрин. Основным религиозным вопросом для любого католика был следующий: может или не может человеческая душа своим поведением на земле заслужить жизнь вечную или ее посмертная судьба, как считали янсенисты и ортодоксальные кальвинисты, является просто результатом заранее предрешенного приговора, и избежать ее не суждено никому?

Сен-Сиран, поначалу вдохновивший, а затем сам ведомый Анжеликой Арно, порвал с евхаристической духовностью новой организации, в которой он занял место Заме, и, как духовный наставник Анжелики Арно, благословил ее в 1625 г. на воздержание от причастия с Пасхи до Успения (15 августа).[199] Когда он перенес центр своего внимания на критику веры иезуитов в человеческую способность к самоопределению и на благочестие, основанное на чувстве вины, между Сен-Сираном и Заме в 1636 г. вспыхнула серия споров, в которые оказались вовлечены формальная основательница общества Святого Причастия, дочь Конде и Шарлотты де Монморанси, которая позже станет мадам де Лонгвиль, и сестра канцлера Пьера Сегье; обе они сообщили Ришелье о своих сомнениях относительно ортодоксальности Сен-Сирана.

В 1630 г. Сен-Сиран присоединился к партии Марии Медичи и был бы арестован после «дня одураченных», если бы не покинул Париж. Его связь с Янсением, в 1635 г. написавшим сочинение «Галльский Марс» (Mars gallicus) — памфлет, направленный против союзов Ришелье с протестантами в Нидерландах, — усугубляла раздражение Ришелье, к тому же кардинал был всерьез встревожен, когда в конце 1637 г. видный молодой адвокат Антуан ле Мэтр, племянник Анжелики Арно, шумно заявил о своем отказе от карьеры в открытом письме к Сегье и начал вести строгую молитвенную жизнь в парижских апартаментах Сен-Сирана. Он стал первым из мужей-«отшельников» (soliteurs), связанных с Пор-Роялем. Вместе с тем Сен-Сиран собрал вокруг себя группу малолетних детей из выдающихся семейств, доверивших ему их религиозное и нравственное образование, равно как и светское воспитание. Они образовали ядро школы, которую он собирался основать.[200]

Затем, в 1638 г., по совету отца Жозефа и будучи сам встревожен широтой распространения религиозного влияния Сен-Сирана почти так же сильно, как и его взглядами, Ришелье воспользовался случаем и арестовал Сен-Сирана, когда тот критически отозвался о молитве короля Деве Марии с просьбой о покровительстве Франции, текст которой был опубликован 10 февраля. Ришелье приказал перевести его из башни в Венсенн, где были более мягкие условия заточения, но только после того, как Сен-Сиран ослеп. Он был еще одним из тех заключенных, которых освободили после смерти Ришелье. Как бы то ни было, связь Сен-Сирана с Янсением, который умер в 1638 г. будучи епископом Ипернским, и влияние теологии Янсения на его духовное учение, повлекли за собой те меры, которыми Ришелье стремился подавить янсенистское богословие после выхода в свет «Августина», а особенно после того как шесть парижских докторов богословия одобрили парижское издание этой книги в 1641 г. Ришелье договорился с богословом собора Парижской Богоматери Исааком Абером, чтобы тот прочел проповедь, направленную против Янсения. На деле были прочитаны три проповеди, первая из них — еще до смерти Ришелье. Жан Франсуа Гонди, архиепископ Парижский, в дальнейшем запретил проповеди на тему благодати.

Несмотря на свое религиозное рвение, сам Ришелье в богословии мог предложить своим современникам мало что нового, особенно в сравнении с такими великими духовными авторитетами Католического возрождения, как Франциск Сальский, главным вкладом которого в духовное учение был тезис о том, что человеческая душа, даже в ее нынешнем падшем состоянии, имеет наклонность любить Бога. Ришелье считался с авторитетом папы в церковных делах и благосклонно относился к вере иезуитов в способность человека к самостоятельному духовному самоопределению. Он выступал за то, чтобы вывести их образовательную деятельность из-под епископального контроля, поддерживал их духовные миссии, но, по-видимому, не на основе каких-то глубоких богословских представлений. Он, в общем-то, не был метафизическим теологом, но его вклад и в пастырское богословие, и в апологетику был довольно весомым. Его отношение к духовной системе Сен-Сирана было вызвано в равной мере как ее потенциальным дестабилизирующим воздействием на общество, так и серьезными обдуманными сомнениями по поводу ее соответствия церковной доктрине.

Религиозные воззрения на то, какими путями человеческие создания могут обрести духовное совершенство в этой жизни и стяжать вечное блаженство после смерти, играли первостепенную роль в католической культуре. Но элементы художественного преувеличения роднили как моральный оптимизм иезуитов, блестяще высмеянный Паскалем в его «Письмах к провинциалу», так и пессимистический взгляд на природу человека, лежащий в основе vœux de servitude («обетов зависимости») Берюля, со светской культурой французского барокко. Сатиры Паскаля направлены как против того, что он называет экстравагантностью иезуитской конфессиональной практики, так и против распространяемой ими доктрины благодати. Обеты Берюля и объекты сатиры Паскаля важны для нас не только из-за отношения к ним Ришелье, но также в качестве примера того, как культурные идеи, сами подверженные влияниям, подспудно, но неуклонно пронизывают каждый аспект системы ценностей любого общества. Ни религиозное благочестие, ни политическое честолюбие не избежали сильного и вездесущего влияния культурных ценностей, в среде которых они развивались.

В начале столетия те искусства, которые мы теперь называем сценическими, едва только начинали подниматься над уровнем народных уличных потех. Драматические представления были делом бродячих актеров, которые зависели от проводившихся в Париже дважды в год ярмарок, были счастливы, если им удавалось снять какой-нибудь зал для игры в мяч, и давали спектакли, коренным образом отличавшиеся от классических или библейских пьес, по которым учились риторике юноши в немногочисленных гуманитарных коллежах. В Париже и его пригородах монополию на драматические представления продолжало держать «Братство Страстей Христовых». Их религиозные мистерии превратились в предлог для бурных народных празднеств и были запрещены в 1598 г. Братство время от времени сдавало свой зал — Бургундский отель — или брало проценты за пользование своим монопольным правом с трупп, которые играли где придется; существовала также французская труппа, которая давала (в разных составах) нерегулярные спектакли с 1606 по 1625 г. Публика состояла по преимуществу из слуг, солдат и случайно зашедших на представление юных аристократов, уважаемые в обществе женщины не посещали подобных мероприятий.

Желание Ришелье поддержать и облагородить французскую драму документально зафиксировано только с 1630-х гг., но, должно быть, подобное стремление было у него и раньше. Примечателен, например, тот факт, что последнее вознаграждение (в сумме 24 000 ливров) одной из итальянских трупп, выступавших в Париже или его окрестностях в тот период, было выплачено Мартинелли 17 декабря 1624 г., сразу после того как Ришелье получил власть. Заметим, что в январе и феврале 1622 г. Людовик XIII посетил двадцать три основанных на пантомиме и импровизации представления труппы итальянской commedia dell’arte под руководством Мартинелли и настаивал на том, чтобы эта группа осталась на время карнавала, последовав за двором в Фонтенбло, а затем обратно в Париж. Следующее письменно зафиксированное появление итальянского театра относится к 13 июня 1644 г. Его пригласили вернуться Анна Австрийская и Мазарини, и он был открыт всего через полтора года после смерти Ришелье. Очень похоже на то, что Ришелье вел последовательную политику против итальянских комедиантов.[201]